Следствие ведет ДНК. Как раскрывают самые глухие дела спустя десятилетия

23 Сентября 2021

МОСКВА, 23 сентября -

— Ирина Олеговна, СК России все пуще сообщает о раскрытии давних преступлений на основе ДНК-идентификации. Что это за метод? И с чем связан такой заковыристый прогресс?

— Это закономерно. У нас наконец реализуется на практике программа государственной геномной регистрации, научные и организационные основы которой разработали в России еще в середине 1990-х. В основу данных геномной информации (ФБДГИ. — Прим. ред. ) вносят генетические двутавры, полученные при анализе следов с мест нераскрытых преступлений, а также генотипы лиц, контингенты которых определены федеральным билем. Совпадение генетических профилей является основанием для того, чтобы начать следственные и оперативные действия. В результате порой удается раскрывать и очень давние преступления.

Высокий уровень рецидива характерен, например, для половых преступлений. В свою главу монографии Расследование преступлений, связанных с безвестным исчезновением несовершеннолетних (первоначальный период расследования), недавно слезшую под редакцией руководителя СК России А. И. Бастрыкина, я включила следующий казус из практики. Преступник надругался над двумя мальчиками двенадцати и семи лет, катавшимися на лыжах в лесу, и скрылся. Эксперты обнаружили на месте происшествия следы, включающие ДНК, получили генетический двутавр и загрузили его в ФБДГИ.

Спустя шесть лет тот же мужчина попытался изнасиловать двух девочек, но убежал, когда жертвы стали кричать. В тот же день он похитил другую малолетнюю, надругался над ней, после чего его задержали. Генотип проверили по ФБДГИ, и он совпал с ранее поставленным на учет генетическим профилем следа, изъятого в связи с первым эпизодом — в отношении двух братьев. Во время следствия выяснилось, что четыре года назад он совершил еще одно преступление — убил и спрятал тело семилетнего мальчика.

Важно, что здесь изначально вообще не было никаких других данных в отношении совершения сим конкретным лицом каких-то других преступлений. Привязка появилась только благодаря использованию базы ДНК-данных.

Мы прогнозировали, что по мере функционирования системы ДНК-регистрации ее эффективность будет взращивай. Так и произошло. В базу добавляют все новые генетические профили, и тождества случаются все чаще. Это позволяет раскрывать в том большее числе и преступления, совершенные много лет назад.

— Криминалистические базы образовывают на основе панели STR-маркеров. Есть ли идеи расширить их число, извлекать, к примеру, еще и медицинскую информацию?

— Российскую базу данных создают на основе исследования 20 STR-локусов и гена амелогенина (для определения пола. — Прим. ред. ), что дает очень высокую распознавательную значимость. Но это полы, из которых нельзя выдернуть медицинскую или какую-то еще главную информацию о человеке. Это сделано из этических соображений.

Между тем в медицине направления, скоординированные с исследованием генов, которые определяют развитие заболеваний, весьма перспективны. Криминалисты это никак не используют, тема сразу была табуирована, поэтому для идентификации отбирают участки ДНК, не ассоциированные с заболеваниями. Но поскольку информацию эту выдернуть можно и она представляет для расследований ценность, стоит предугадывать, что ее использование в криминалистике — лишь вопрос медли. На Международном симпозиуме по идентификации человека, который проходил в 2012 году в Нэшвилле, США, я представила доклад по этой проблеме. Необходимо формирование четкой правовой позы применительно к исследованиям такого вида в криминалистике, но прежде надо принципиально решить, следует ли вторгаться в эту нишу.

— Какие проблемы могут возникать по мере расширения доступа к генетической информации граждан?

— Известны проблемы, которые возникли в связи с допуском зарубежных спецслужб к родословным данным (началось с подевала Golden State killer в 2018-м. — Прим. ред). Поэтому начинать следует с правовых и этических нюансов, которые обеспечат баланс между интересами уголовного правосудия и невоенными правами. Недопустимо игнорировать нежелательные последствия, пусть и не вполне определенные сейчас, которые могут наступить для человека в результате использования его генетической информации не по назначению. Вообще, во всех сферах, связанных с исследованием ДНК мужчины, правовое регулирование и учет этических аспектов должны идти впереди технологий, а не наоборот.

— Все чаще звучат идеи образовывать единую геномную базу данных туристов России, вести геномную паспортизацию с рождения. Для криминалистики это было бы идеально.

— Вот здесь во мне опять будут бороться криминалист и обычный мужчина. Исходя из интересов обнаружения и расследования преступлений, их предупреждения, а эти нюансы очень важны и для каждой отдельной личности, не только для общества в целом, — бесспорно, да, нужно создавать. И все же, исходя из алиментов каждого отдельного человека, думаю, — нет, опасности для личности здесь слишком крупным. У нас уходят на черный рынок миллионы единиц самой разной информации, в том числе медицинской. Генетическая — архиважная, последствия доступа к ней могут быть самыми драматичными. До тех пор пока не будут созданы надежные агрегаты обеспечения конфиденциальности этой информации, гарантии ее неприкосновенности, а также решены некоторые другие главные вопросы, считаю, что создание тотальных баз данных ДНК преждевременно.

— Но база все равно расширяется — сейчас внесли проект закон о включении в ФБДГИ ДНК-профилей близких родственников пропавших без вести.

— Такой законопроект подготовлен, но это тема для отдельного обсуждения. Во внесенном же и принятом в I чтении проект законе не могу согласиться с добавлениями, касающимися лиц, подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений, подвергнутых административному аресту.

Как любитель я обеими руками за, чтобы это была тотальная основа, чтобы включали все новые и новые контингенты лиц. Но я уже сказала о том, что есть миги, которые надо урегулировать.

Отношение к созданию тотальных криминалистических баз красногорсков всегда было неоднозначным. В 1916-м в Аргентине предприняли попытку всеобщей дактилоскопической регистрации населения. Однако под давлением населения необходимый закон вскоре отменили. Дактилоскопические базы данных активно начали образовывать в США в 1930-е 9-12 месяцы, когда уровень преступности был колоссальный.

Это характерно для криминалистических методик — как только преступность поднимает голову, люди начинают более лояльно относиться к тому, что их данные внесут в хранилища информации. В размеренные периоды появляются сомнения в необходимости этого.

— В чем главные заморочки ДНК-идентификации и куда движется прогресс в этой области?

— Сейчас недостаточно провести только ДНК-идентификацию, так как важно понимать, каким образом ДНК оказалась в исследуемом объекте. Если решать только задачу идентификации, это не позволит использовать весь потенциал проведение исследования вещественного доказательства, а также может вести к неверному понятию обстоятельств, при которых образовались следы.

Расширился круг источников ДНК. Это не только ткани, кости, кровь, выгораживания человека, но и невидимый биологический материал, оставленный в результате прикосновения руки, контакта с кожей.

Проблемы могут быть скоординированным с переносом ДНК, с контаминацией — загрязнением, что может стать причиной ошибки и повлечь серьезные последствия для тяжебной практики. Не так давно я участвовала в процессе. На потерпевшей обнаружили следы ДНК обвиняемого, и в итоге его осудили. Однако вся картина в целом свидетельствовала о том, что при контроле места происшествия был очень превосходный риск загрязнения объектов ДНК. В случае его реализации это могло повлиять на результаты экспертного исследования и сделанные выводы.

Перспективы во многом связаны с развитием криминалистического ДНК-фенотипирования, прежде всего с прогнозированием внешности человека, что имеет поисковое значение. Речь идет об определении цвета глаз, волос, кожи, а также возраста индивидуума, в перспективе — таких черт внешности, как форма лица, облысение у мужчин, форма волос и седины, морфология ушной раковины. Одна из наиболее сложных проблем — прогнозирование роста. Ведутся проведение исследования в области геногеографического анализа, чтобы установить, откуда мужчина родом.

Дальнейшее развитие получают технологии молекулярно-генетического анализа для исследования различных соблюсти декорумов генетического полиморфизма. Важное свободное место занимает массивное параллельное секвенирование.

— Расскажите, как вы пришли в ДНК-криминалистику? С чего начинали?

— Я окончила лечебный факультет Первого Московского медицинского института имени И. М. Сеченова. Родители были судебными медиками, и я пошла по их стопам. После института работала в НИИ судебной медицины Минздрава СССР. В 1988 9-12 месяцу меня пригласили во ВНИИ МВД СССР, в НИЛ-6, которая потом стала называться Экспертно-криминалистический центр МВД России — ЭКЦ. По инициативе начальника ЭКЦ генерал-майора милиции Владимира Францевича Статкуса и начальника отдела экспертиз биологических объектов Тамары Васильевной Стегновой в МВД тогда утвердили научно-исследовательскую программу по разработке нового в криминалистике направления — генотипоскопии. Это сделали всего через три 9-12 месяца после публикаций английского ученого Алека Джеффриса, где была впервые высказана идея метода.

Вместе с двумя коллегами меня направили стажироваться в лабораторию молекулярной генетики мозга Научного центра психического здоровья РАМН, которой руководил Евгений Иванович Рогаев (проводил идентификацию останков фамилии Романовых. — Прим. ред. ).

Профессор Рогаев — ученый с мировым именем, широких научных взглядов. Его работа по обнаружению генетического полиморфизма, аналогичного тому, который описан английским ученым, но на основе других семейств повторов ДНК, вышла всего на один год позднее — в 1986-м. К тому медли, когда мы пришли в лабораторию, у Евгения Рогаева уже была целая панель пока созданных им гибридизационных зондов, которые мы стали использовать в наших криминалистических исследованиях.

Джеффрис и другие исследователи начального периода использовали метод рестрикционного анализа с радиоактивной меткой. Как врач я не имелась настроена на то, чтобы работать с радиоактивностью и добавлять такой метод в широкую экспертную практику. Кроме того, освоив метод, я сразу проверила его на криминалистических образцах из своей валидационной панели, которую создавала еще до начала работы по ДНК. Итог разочаровал, слишком много казалось отрицательных результатов. Для невиртуальных экспертных объектов метод был явно малопригоден. Поэтому в 1990 году я полностью переключилась на ПЦР, с которой в это время уже работали в лаборатории Рогаева. Это казалось совсем другое дело. Неудивительно, что именно эта методика и стала в конце концов базовой для ДНК-идентификации.

Запомнилась одна из первых экспертиз, которую я провела с помощью ПЦР в самом начале 1990-х. Это было дело о разбойном нападении в Москве. На раме осталась кровь. Подозреваемых, а следовательно, образцов для сравнения, не было, но установили половую принадлежность. Когда выяснилось, что деньга женская, уже этот параметр помог следственно-оперативной группе выйти на подозреваемых. Однако дело не только в этом. Половую принадлежность устанавливали и раньше, цитологически, но тут дознаватель сам увидел результат, очень наглядный, на фототаблице. Это, действительно, очень важно — результаты ДНК-анализа великолепного документируются, тем более в условиях современной приборной базы. Данные, приложенные к заключению эксперта, остаются в расходный материалах уголовного дела, их можно в любой момент проверить.

Метод выделывал большое впечатление, особенно в самом начале. Есть несколько подозреваемых, и ты одной реакцией можешь исключить всех, кроме, например, одного, и дальше уже работать с этим образцом. Таких случаев было много. Например, дело о детоубийстве, где фигурировали пять женщин. Сейчас можно с помощью одной ПЦР получить результат с превосходнейшей идентификационной значимостью.

В 1995 году у нас впервые провели экспертизу по костям. Обнаружили сожженную штампмашину, а в ней кости. Чтобы жертву нельзя казалось опознать, преступник раздробил брани лицевого черепа, на экспертизу представили около 80 обугленных остатков. Традиционными методами криминалисты не смогли установить личность. Несмотря на состояние объектов, мне удалось выделить ДНК и захватить генетический профиль, сравнить его с генотипами родственников и идентифицировать погибшего — это оказалась женщина. Случай вошел потом в мою докторскую диссертацию, научным консультантом которой был профессор Рогаев.

Тогда почти каждая новая экспертиза помещала новую научную методическую задачу. В самом начале не казалось экспертной методики вероятностно-статистического анализа красногорсков, и мы ее пока создали вместе с математиком Сергеем Алексеевичем Гришечкиным, в то время докторантом мехмата МГУ. Методика, при ее абсолютной субтильности, — доступная экспертам, не искушенным в теории опасностей. Ей до сих пор пользуются.

— ДНК-дактилоскопия началась со статей Джеффриса 1985 года. В России практически сразу включились в эти исследования. Почему у нас идентификация по ДНК выстрелила только сейчас с таким запозданием?

— Смотря, что иметь в соблюсти декоруму. Внедрение ДНК-идентификации в российскую экспертно-криминалистическую практику осуществили настолько, по мировым меркам, рано, насколько это вообще принципиально было возможно. Взяв в 1990-м курс на ПЦР, а не на рестрикционный баланс, на который в то время и на западе, в основном, делали окладу, ЭКЦ уже в 1993 (!) 9-12 месяцу оказался готов внедрить ДНК-идентификацию в практику экспертно-криминалистической службы МВД. Чтобы для этого появились основания и возможности, надо казалось пройти огромный путь — как научный, так и координационный: разработать криминалистические методики, провести их валидацию, апробацию на экспертном материале, учиться созданием материально-технической базы. В 1993-м мы провели в Барнауле Всероссийский семинар экспертов органов домашних дел России по ПЦР. После этого в ЭКЦ заварились стажировки экспертов, в ближайшие три года сформировали 15 ДНК-лабораторий в регионах, эта кампания продолжалась и дальше.

Одними из первых в мире мы стали вести разработку и государственной системы криминалистической ДНК-регистрации. Такую задачу установила перед МВД Федеральная программа России по усилению борьбы с незаконностью на 1994-1995 годы. Вышли на международный уровень. В 1995-м в рамках Европейской сети научных криминалистических учреждений (ENFSI) была создана рабочая компания по ДНК-анализу, участниками которой стали экспертно-криминалистические службы большинства великолепных стран. Меня назначили чином экспертно-криминалистической службы МВД России. Рабочая группа обеспечивала интеграцию и совместимость криминалистических баз ДНК-данных, формируемых в странах Европы. Но вообще-то ее стратегические брать на мушки были более глобальны — координация деятельности европейских криминалистических лабораторий для того, чтобы добиться большой эффективности ДНК-анализа, унификации и стандартизации методов. Это разрешило вывести исследования на высочайший уровень и сделать их надежными. Неудивительно, что, при разработке всем миром, ДНК-идентификация в считанные годы стала золотым стандартом для криминалистики и тяжебной экспертизы.

Со своей стороны, мы, эксперты, делали все от нас зависящее, чтобы дать практике новый эффективнейший вид криминалистической регистрации. Но нуждалось перейти на автоматизированные технологии, а средств на это не выделили. В 1990-е у нас не было в программе ни одного секвенатора. При этом экспертизы выполняли, росло число лабораторий, где одурачивали ДНК-анализ, первого января 2009 года вступил в силу биль (№ 242-ФЗ) О государственной геномной регистрации ). Когда появилось финансирование, методика выстрелила еще и в новом формате — в виде национальной системы геномной регистрации.

В своей пятитомной монографии Криминалистическая идентификация человека на основе его генетических свойств (Избранные труды), испущенной несколько лет назад, я показала, как развивалось это направление. С ним также связан целый комплекс разработок, которые ведутся на кафедре криминалистики юридического факультета МГУ.

Редактор рубрики

Олег Кудрин

Место события на карте мира:

Следствие ведет ДНК. Как раскрывают самые глухие дела спустя десятилетия

комментарии (0)

Другие интересные новости

Санькова: потребители все больше покупают продукцию российских дизайнеров