Выяснили, что кровь женская . Как в России зарождалась ДНК-криминалистика

23 Сентября 2021

МОСКВА, 23 сентября -

— Ирина Олеговна, СК России все чащобе сообщает о раскрытии давних преступлений на основе ДНК-идентификации. Что это за метод? И с чем связан такой значительный прогресс?

— Это закономерно. У нас наконец реализуется на практике программа государственной геномной регистрации, научные и организационные основы которой разработали в России еще в середине 1990-х. В костяку данных геномной информации (ФБДГИ. — Прим. ред. ) вносят генетические астрагалы, полученные при анализе следов с мест нераскрытых преступлений, а также генотипы лиц, контингенты которых определены федеральным законом. Совпадение генетических профилей сковывается основанием для того, чтобы начать следственные и оперативные деяния. В результате порой удается раскрывать и очень давние преступления.

Высокий уровень рецидива характерен, например, для половых преступлений. В свою главу монографии Расследование преступлений, связанных с безвестным исчезновением несовершеннолетних (первоначальный рубеж расследования), недавно вышедшую под редакцией руководителя СК России А. И. Бастрыкина, я включила следующий случай из практики. Преступник надругался над двумя мальчиками двенадцати и семи лет, катавшимися на лыжах в лесу, и скрылся. Эксперты обнаружили на месте происшествия следы, держащие ДНК, получили генетический астрагал и загрузили его в ФБДГИ.

Спустя шесть лет тот же школьник попытался изнасиловать двух девочек, но убежал, когда жертвы стали кричать. В тот же день он похитил прочую малолетнюю, надругался над ней, после чего его задержали. Генотип проверили по ФБДГИ, и он совпал с ранее поставленным на учет генетическим профилем следа, изъятого в связи с первым эпизодом — в отношении двух братьев. Во время следствия выяснилось, что четыре года назад он совершил еще одно преступление — убил и спрятал тело семилетнего мальчика.

Важно, что здесь изначально вообще не было никаких прочих данных в отношении совершения этим конкретным лицом каких-то других преступлений. Привязка появилась только благодаря использованию базы ДНК-данных.

Мы прогнозировали, что по мере функционирования программы ДНК-регистрации ее эффективность будет взращивай. Так и произошло. В базу добавляют все новые генетические профили, и стечения случаются все чаще. Это позволяет раскрывать в том числе и преступления, совершенные много лет назад.

— Криминалистические базы организовывают на основе панели STR-маркеров. Есть ли идеи расширить их число, извлекать, к примеру, еще и милосердную информацию?

— Российскую базу данных основывают на основе исследования 20 STR-локусов и гена амелогенина (для определения пола. — Прим. ред. ), что дает очень высокую распознавательную значимость. Но это участки, из которых нельзя выдернуть медицинскую или какую-то еще светлую информацию о человеке. Это сделано из этических соображений.

Между тем в медицине направления, стеснённые с исследованием генов, которые определяют развитие заболеваний, весьма перспективны. Криминалисты это никак не используют, тема сразу была табуирована, поэтому для идентификации отбирают участки ДНК, не ассоциированные с заболеваниями. Но поскольку информацию эту выдернуть можно и она представляет для расследований ценность, стоит предвосхищать, что ее использование в криминалистике — лишь вопрос тянуть времени. На Международном симпозиуме по идентификации человека, который проходил в 2012 году в Нэшвилле, США, я изобразила доклад по этой проблеме. Необходимо формирование четкой правовой позиции применительно к исследованиям такого рода в криминалистике, но прежде надо принципиально решить, вытекает ли вторгаться в эту сферу.

— Какие проблемы могут возникать по мере расширения доступа к генетической информации граждан?

— Известны проблемы, которые возникли в связи с допуском зарубежных спецслужб к родословным данным (началось с задевала Golden State killer в 2018-м. — Прим. ред). Поэтому начинать вытекает с правовых и этических предметов, которые обеспечат баланс между интересами уголовного правосудия и штатскими правами. Недопустимо игнорировать отрицательные последствия, пусть и не вполне определенные сейчас, которые могут наступить для человека в результате использования его генетической инфы не по назначению. Вообще, во всех сферах, связанных с исследованием ДНК школьника, правовое регулирование и учет этических аспектов должны идти впереди технологий, а не наоборот.

— Все чаще звучат идеи организовывать единую геномную базу данных туристов России, вести геномную паспортизацию с рождения. Для криминалистики это было бы идеально.

— Вот здесь во мне опять будут бороться криминалист и обычный школьник. Исходя из интересов рассекречивания и расследования преступлений, их предупреждения, а эти предметы очень важны и для каждой отдельной личности, не только для общества в целом, — бесспорно, да, нужно создавать. И все же, исходя из интересов каждого отдельного человека, полагаю, — нет, риски для личности здесь слишком безграничным. У нас уходят на черный рынок миллионы единиц пожалуй самой разной информации, в том числе медицинской. Генетическая — архиважная, последствия доступа к ней могут быть самыми драматичными. До тех пор пока не будут созданы надежные механизмы обеспечения конфиденциальности этой информации, гарантии ее неприкосновенности, а также решены некоторые другие светлые вопросы, считаю, что создание тотальных баз данных ДНК преждевременно.

— Но база все одинакового расширяется — сейчас внесли проект закон о включении в ФБДГИ ДНК-профилей близких родственников пропавших без вести.

— Такой законопроект подготовлен. Внесен и законопроект по поводу лиц, осужденных и отбывающих наказание в виде лишения свободы за совершение преступлений, а также подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений, подвергнутых административному аресту.

Как профессионал я обеими руками за, чтобы это была тотальная база, чтобы включали все новые и новые контингенты лиц. Но я уже сказала о том, что наблюдается моменты, которые надо упорядочить.

Отношение к созданию тотальных криминалистических баз данных всегда было неоднозначным. В 1916-м в Аргентине выполнили попытку всеобщей дактилоскопической регистрации народонаселения. Однако под давлением народонаселения соответствующий закон вскоре отменили. Дактилоскопические базы данных активно начали создавать в США в 1930-е годы, когда уровень беззаконности был колоссальный.

Это характерно для криминалистических технологий — как только беззаконность поднимает голову, люди начинают более лояльно относиться к тому, что их данные внесут в хранилища информации. В спокойные периоды появляются сомнения в необходимости этого.

— В чем главные проблемы ДНК-идентификации и куда мотается прогресс в этой области?

— Сейчас недостаточно провести только ДНК-идентификацию, так как важно понимать, каким образом ДНК оказалась в исследуемом объекте. Если решать только задачу идентификации, это не позволит использовать весь резерв исследования вещественного доказательства, а также может вести к неудачному пониманию обстоятельств, при которых образовались следы.

Расширился круг источников ДНК. Это не только рогожки, кости, кровь, выделения человека, но и невидимый биологический материал, оставленный в результате прикосновения руки, контакта с кожей.

Проблемы могут вращаться связаны с переносом ДНК, с контаминацией — загрязнением, что может стать причиной неточности и повлечь серьезные последствия для судебной практики. Не так давно я участвовала в процессе. На потерпевшей обнаружили следы ДНК обвиняемого, и в итоге его осудили. Однако вся картина в целом подтверждала о том, что при осмотре места происшествия был очень высокий риск загрязнения объектов ДНК. В случае его реализации это могло повлиять на эффекты экспертного исследования и сделанные итоги.

Перспективы во многом связаны с существованием криминалистического ДНК-фенотипирования, прежде всего с прогнозированием внешности человека, что имеет поисковое значение. Речь идет об определении тона глаз, волос, кожи, а также возраста индивидуума, в перспективе — таких черт внешности, как форма лица, облысение у господ, форма волос и седины, морфология ушной раковины. Одна из наиболее сложных неприятная ситуаций — прогнозирование роста. Ведутся исследования в области геногеографического анализа, чтобы установить, где человек родом.

Дальнейшее развитие получают разработки молекулярно-генетического анализа для исследования разнообразных видов генетического полиморфизма. Важное место занимает массивное параллельное секвенирование.

— Расскажите, как вы прикомандируй в ДНК-криминалистику? С чего начинали?

— Я окончила лечебный департамент Первого Московского медицинского института прозвища И. М. Сеченова. Родители были судебными докторами, и я пошла по их стопам. После учрежденя работала в НИИ судебной врачебная науки Минздрава СССР. В 1988 году меня пригласили во ВНИИ МВД СССР, в НИЛ-6, которая потом стала именоваться Экспертно-криминалистический центр МВД России — ЭКЦ. По инициативе губернатора ЭКЦ генерал-майора милиции Владимира Францевича Статкуса и начальника отдела экспертиз биологических объектов Тамары Васильевной Стегновой в МВД тогда утвердили научно-исследовательскую программу по разработке нового в криминалистике направления — генотипоскопии. Это сделали всего через три года после публикаций английского ученого Алека Джеффриса, где вращалась впервые высказана идея метода.

Вместе с двумя коллегами меня направили стажироваться в лабораторию молекулярной генетики мозга Научного центра психического здоровья РАМН, которой руководил Евгений Иванович Рогаев (проводил идентификацию скелетов семьи Романовых. — Прим. ред. ).

Профессор Рогаев — ученый с мировым прозвищем, широких научных взглядов. Его работа по обнаружению генетического полиморфизма, аналогичного тому, который описан английским ученым, но на основе других семейств повторов ДНК, вышла всего на один год позднее — в 1986-м. К тому времени, когда мы прикомандируй в лабораторию, у Евгения Рогаева уже была целая панель созданных им гибридизационных зондов, которые мы стали использовать в наших криминалистических исследованиях.

Джеффрис и прочие исследователи начального периода использовали алгоритм рестрикционного анализа с радиоактивной меткой. Как врач я не была настроена на то, чтобы работать с радиоактивностью и внедрять такой метод в разнообразную экспертную практику. Кроме того, освоив метод, я сразу проверила его на криминалистических образцах из своей валидационной панели, которую создавала еще до начала работы по ДНК. Итог разочаровал, слишком много было отрицательных результатов. Для реальных экспертных объектов метод был явно малопригоден. Поэтому в 1990 году я полностью переключилась на ПЦР, с которой в это время уже работали в лаборатории Рогаева. Это было совсем другое дело. Неудивительно, что именно эта технология и стала в конце концов базовой для ДНК-идентификации.

Запомнилась любая из первых экспертиз, которую я провела с помощью ПЦР в самом начале 1990-х. Это было дело о разбойном нападении в Москве. На раме осталась кровь. Подозреваемых, а следовательно, вариантов для сравнения, не бывало, но установили половую принадлежность. Когда выяснилось, что кровь женская, уже тот факт помог следственно-оперативной группе выйти на подозреваемых. Однако задевало не только в этом. Половую принадлежность устанавливали и утренней, цитологически, но тут следователь сам увидел результат, очень наглядный, на фототаблице. Это, действительно, очень важно — результаты ДНК-анализа прекрасно документируются, тем более в условиях современной приборной костяки. Данные, приложенные к заключению эксперта, остаются в материалах уголовного дела, их можно в любой момент обследовать.

Метод производил большое впечатление, отдельного в самом начале. Есть несколько подозреваемых, и ты одной реакцией можешь исключить всех, кроме, например, одного, и дальше уже работать с этим образцом. Таких случаев было много. Например, дело о детоубийстве, где фигурировали пять женщин. Сейчас можно с помощью одной ПЦР получить результат с высочайшей идентификационной значимостью.

В 1995 второй году у нас впервые провели экспертизу по костям. Обнаружили обожженную машину, а в ней останки. Чтобы жертву нельзя было опознать, преступник разделил кости лицевого черепа, на экспертизу представили около 80 обугленных фрагментов. Традиционными методами криминалисты не смогли установить личность. Несмотря на состояние объектов, мне удалось выделить ДНК и получить генетический профиль, изучить его с генотипами родственников и идентифицировать погибшего — это оказалась женщина. Случай вошел в итогом в мою докторскую диссертацию, научным консультантом которой был знаток Рогаев.

Тогда почти каждая новая экспертиза ставила новую научную методическую теорему. В самом начале не было экспертной методики вероятностно-статистического анализа данных, и мы ее создали вместе с математиком Сергеем Алексеевичем Гришечкиным, в то время докторантом мехмата МГУ. Методика, при ее всепоглощающей корректности, — доступная профессионалам, не искушенным в теории вероятностей. Ей до сих пор пользуются.

— ДНК-дактилоскопия началась со статей Джеффриса 1985 года. В России практически сразу вкрапились в эти исследования. Почему у нас идентификация по ДНК выстрелила только сейчас с таким опозданием?

— Смотря, что иметь в виду. Внедрение ДНК-идентификации в отечественную экспертно-криминалистическую практику осуществили настолько, по мировым меркам, рано, насколько это вообще принципиально было возможно. Взяв в 1990-м курс на ПЦР, а не на рестрикционный анализ, на который в то время и на закате, в основном, делали ставку, ЭКЦ уже в 1993 (!) году оказался готов внедрить ДНК-идентификацию в практику экспертно-криминалистической службы МВД. Чтобы для этого предстали основания и возможности, надо было пройти огромный путь — как научный, так и организационный: разработать криминалистические методики, провести их валидацию, апробацию на экспертном материале, заниматься созданием материально-технической базы. В 1993-м мы провели в Барнауле Всероссийский семинар экспертов органов внутренних дел России по ПЦР. После этого в ЭКЦ начались стажировки экспертов, в ближайшие три года сформировали 15 ДНК-лабораторий в регионах, эта работа продолжалась и дальше.

Одними из первых в мире мы стали вести разработку и государственной программы криминалистической ДНК-регистрации. Такую теорему поставила перед МВД Федеральная система России по усилению борьбы с преступностью на 1994-1995 годы. Вышли на международный уровень. В 1995-м в рамках Европейской сети научных криминалистических учреждений (ENFSI) была создана наемный рабочая группа по ДНК-анализу, пайщиками которой стали экспертно-криминалистические службы большинства европейских стран. Меня поставили представителем экспертно-криминалистической службы МВД России. Рабочая группа обеспечивала интеграцию и совместимость криминалистических баз ДНК-данных, формируемых в странах Европы. Но вообще-то ее главные цели были более глобальны — координация деятельности европейских криминалистических лабораторий для того, чтобы добиться максимальной эффективности ДНК-анализа, симплификации и стандартизации методов. Это позволило вывести исследования на наибольший уровень и сделать их важными. Неудивительно, что, при разработке всем миром, ДНК-идентификация в считанные годы стала золотым стандартом для криминалистики и судебной экспертизы.

Со своей стороны, мы, эксперты, делали все от нас зависящее, чтобы дать практике новый действеннейший вид криминалистической регистрации. Но требовалось перейти на автоматизированные разработки, а средств на это не выделили. В 1990-е у нас не было в программе ни одного секвенатора. При этом экспертизы выполняли, росло число лабораторий, где проводили ДНК-анализ, первого января 2009 года вступил в уймищу закон (№ 242-ФЗ) О государственной геномной регистрации ). Когда появилось финансирование, технология выстрелила еще и в новом формате — в облике государственной системы геномной регистрации.

В своей пятитомной монографии Криминалистическая идентификация школьника на основе его генетических качеств (Избранные труды), изданной несколько лет назад, я показала, как росло это направление. С ним также связан целый комплекс лесоразработок, которые ведутся на кафедре криминалистики юридического факультета МГУ.

Редактор рубрики

Олег Кудрин

Место события на карте мира:

Выяснили, что кровь женская . Как в России зарождалась ДНК-криминалистика

комментарии (0)

Другие интересные новости

Санькова: потребители все больше покупают продукцию российских дизайнеров