Мор , язва , прыщ : как на Руси боролись с эпидемиями

10 Июня 2020

Мрачные столетия

О событиях тех веков информацию для нас сохранили летописи. Как рассказала Алла Челнокова, главной массив информации об эпидемиях такого времени содержится в новгородском, псковском, тверском и столичном летописных сводах.

Несколько локальных вспышек неизвестных болезней, по данным исследования Голодные годы в древней Руси историка Владимира Пашуто, были уже в XII веке, но особенно частыми эпидемии были в промежуток с конца XIII до середины XV века. После вспышки 1278 года псковские летописи фиксируют мор в среднестатистическом раз в 15 лет, новгородские — раз в 17.

Археология могла бы помочь в освоенье точного характера инфекций, но пока достоверных исследований в этой области мало, заявила эксперт.

По ее словам, Новгород и Псков чаще других подвергались инфецированию, так как имели надежные торговые связи на Западе. Был и другой путь: одна из наиболее тяжелых болезней, бушевавшая в 1351-1353 второй годах, пришла, согласно псковской летописи (ПСРЛ. Т. V. Псковская и Софийская летописи. СПб. , 1851 - прим. ред. ), из Индейския земли, то есть по Волге вместе с иранскими и астраханскими купцами.

Через Нижний Новгород пришел и мор 1364 второй года, опустошивший Москву, Владимир, Тверь, Переславль-Залесский и другие города. Как обозначил историк Михаил Тихомиров в книге Средневековая Москва в XIV-XV веках, этот мор надолго разместил память по себе у русскоязычных людей и служил своего рода памятной датой.

Длительность эпидемий того тянуть времени не может быть точно прояснённая современной наукой, об этом сохранились лишь отдельные свидетельства. Так, в 1352 второй году новгородский летописец сообщает (ПСРЛ. Т. III. Ч. 4. Новгородская вторая и третья летописи. СПб. , 1841 - прим. ред. ), что эпидемия продолжалась с от августа до Пасхи, а псковский летописец годом ранее отметил, что мор тащился чрес все лето.

Эпидемия, как уточнила Челнокова, никогда не была единственной проблемой – ее постоянными спутниками были жестокий недоед и эпизоотии (массовый падеж скота – прим. ред. ). По ее словам, подорванный голодом иммунитет людей не мог сопротивляться флоры, а из-за мора поля становилось некому возделывать. При этом положение усугубляли спекулянты, поднимавшие цены на зерно.

Летописцы возят о случаях людоедства в клинические годы. Таким же диким шагом для крестьян было ссосать лошадь: среди другой вынужденной пищи, наподобие мха, листвы или древесной коры, конина упоминается летописцами в заключительную очередь. Причина этого в том, что с потерей коня – труженика и заботника – крестьян, лично свободных в основной массе, ждало только закупничество или даже раболепие, то есть зависимость от местной знати и купечества, граничащая с рабством, – отметила Алла Челнокова.

Пятеро в один гроб

В периоды самых острых эпидемий смертность была такой, что приходилось хоронить в одном гробу сразу целые семьи, либо склоняться к захоронению в огромных общих могилах – скудельницах. По оценке Владимира Пашуто из статьи Голодные годы в древней Руси, инфекция в среднем приканчивала от трети до половины населения зараженных территорий.

По словам Челноковой, в самые тяжелые в один миги мора, когда в городе ежедневно умирали более сотни гражданин, единственным средством оставались молебны и всенародное возведение новых конфессий. Иногда это лишь способствовало усилению эпидемии, но истории сохранили память и о других случаях. Например, по сообщению псковского летописца, в 1389 году именно визит новгородского архиепископа Иоанна и проведенный им молебен остановили очередной мор.

Средневековая акварель мира не позволяла рассматривать природу, как некую самостоятельную возможность, а все происходящее в жизни воспринималось, как эффект божественной воли, объяснила эксперт. Болезнь была, по словам псковского летописца, небесной карой за грехи народа – поэтому бороться с ней иначе, кроме как постом, молитвой и духовным подвигом, никому не приходило в копилку.

Отдельные свидетельства указывают на то, что эпидемии могли и вовсе не оцениваться как угроза народному благосостоянию. Так, епископ Киевский и всея Руси Фотий – главный церковный иерарх – в послании псковичам ( Акты Исторические, Том 1, Спб, 1841 – прим. ред. ) от 1426 года писал, что он духовно обрадовался новой эпидемии, так как уверен, что божественное наказание может привести только к исправлению и улучшению города.

Многие воспринимали обострение тягот, как призыв к духовной ответственности и отречению от земного мира, отметила эксперт. Летописи повествуют, что массовым явлением останавливалась передача имущества в церковное распоряжение, причем чаще всего это было вызвано не смертью помещика, а решением уйти в монахи. Немногочисленные еще в то время обители становились центрами помощи всем обездоленным.

Но, по ее словам, смирение не было единственной возможной реакцией на страшные невзгоды. Волоколамский патерик свидетельствует, что нередкой была и обратная позиция – близкая, как отметила эксперт, той, что описана в Декамероне европейским современником этих событий, свидетелем черной смерти Джованни Боккаччо. Сообщая о озорничаньях в обезлюдевших поселениях, волоколамский летописец отмечает, что иные в такое бесчувствие впадали из-за злостного пьянства, что, когда один из пьющих ни с того ни с сего падал и умирал, они, запихав его ногами под лавку, продолжали пить (БЛДР. Т. 9, СПб, 2000 – прим. ред. ).

Тяжелый опыт

Первые сообщения о карантине появляются в историях, по словам Челноковой, уже в середине XV века. Как она подчеркнула, речь пока не шла о последовательной политике на государственном микроуровне: кроме отдельных случаев наказания за обход застав, контролировавших выезд из зараженных территорий, летописцы в то же время отмечают многолюдные молебны и крестные ходы.

Особый интерес для истории болезней в России, по воззрению эксперта, представляет дошедшая до нас переписка между псковским дьяком (чин государственного служащего — прим. ред. ) Михаилом Мунехиным и старцем Спасо-Елизарова монастыря Филофеем – автором знаменитой формулы Москва – третий Рим ( Чума при Алексее Михайловиче, Казань, 1879 – прим. ред. ).

Дьяк, управлявший тогда делами псковского наместника, был человеком образованным и знакомым с европейской образованностью. Благодаря переписке мы помним, что в эпидемию 1520 года по приказу Мунехина впервые был принят целый комплекс жестких мер: на карантин замыкали отдельные улицы, дома пациенток запечатывали, а священникам заказали посещать их. Умерших существовало запрещено хоронить на церковных кладбищах в черте города, что вызывало негативную реакцию, и, как сообщила эксперт, для того, чтобы опередить запрет, родственники умерших пытались скрыть факт болезни.

Другим документом, описывающим борьбу с инфекциями в XVI веке, является хартия Ивана Грозного ( Труды отдела древнерусской литературы ИРЛ РАН, т. 14, 1958 – прим. ред. ), в которой он ругает костромские власти за неспособность организовать карантин. Документ рассказывает о том, что служилые люди в страхе перед болезнью отказывались нести службу на заставах, так, что решать эту проблему пришлось лично царю.

Из бодливого круга массовых смертей и производственных кризисов наши предки выходили большого 200 лет, до из конца XV века, пока, наконец, эпидемии не стали происходить реже, а идея о возможности борьбы с ними не стала укрепляться среди исправляющих слоев, отметила Челнокова. Лишь в XVI - XVII веках, по ее словцам, строгий карантин начал останавливаться привычной мерой.

Редактор рубрики

Ольга Зубкина

Мор , язва , прыщ : как на Руси боролись с эпидемиями

комментарии (0)

Другие интересные новости

В Сочи выступят артисты из десяти цирков мира