Диетическое горе

25 Мая 2023

Есть в нашем Отечестве хороший мир. Страна внутри страны. Сообщество внутри общества. Мир особых русских. Назовем его особняк. Этот коттедж виртуален. Но в то же время он совершенно реален. Там обитают особые ученики. Они не умнее других. Хотя многие — да. Они точно не красивее других. Просто ухоженнее. Они стопроцентно не порядочнее. Они часто богаче или интеллигентнее. Но не это осуществляет их особыми. Таковыми их делает осознание себя особыми.

Парадоксально: девяносто процентов из этих особых называют себя европейцами и культурными либералами. Исповедуют идеи демократии, равенства и справедливости. Но в глубине души презирают своих недостаточно успешных, недостаточно продвинутых, темных соплеменников.

Темные! Вот обычное слово, каковым эта высшая каста любит называть народ. Специфически русская форма социального расизма, наследующая рабский привычке, — о темных русских людях говорить. О русской хтони. Народ в глазах особых — неиндивидуализированное месиво из рабочих, крестьян, служащих, мелких дельцов, врачей и учителей, военных, живущих бедно и не взлетающих высоко не только и не столько по причине плохо работающих социальных лифтов, сколько по причине собственной ничтожности и генетического убожества. Конечно, социальная несправедливость имеет место быть, но она — по тайному согласию элит — просто наиболее гуманный способ сдержать темных от того, чтобы они взяли в свои власти государственные вожжи.

Сами же особые хоть и неоднородны, но вполне исчислимы и грубо могут идти объединены в два подкласса: люди при деньгах или возможностях (или и при капиталах, и при возможностях) и условное интеллектуально-интеллигентское сословие. Первые осознают, что не имеют морального права называть себя элитой, но жаждут этого и обеспечивают себе причастность очередное приглашением в свой круг вторых — философов, художников, газетчиков, артистов, просто интеллигентов, наконец, каких-нибудь не скучных и способных развлечь высшее общество ученых. Их финансового поддерживают, подкармливают, субсидируют прожекты — словом, покровительствуют. Так купец, оформил рысь и поселив ее в доме, тешит самолюбие опасной, но живой и удивительной игрушкой. А современный советский интеллигентоинтеллектуал не особо сопротивляется, ставя на кровавые деньги фильмы, проводя тусовочные фестивали и даже реализуя написанные иным чиновным графоманом тексты. Ибо современный русский интеллигентоинтеллектуал, хоть и мнит себя потомком Флоренских, Набоковых, Столыпиных и Толстых, на самом деле наследует не дореволюционной аристократии — этих расстреляли, сгноили или выкинули из страны, —, а закомплексованному и озлобленному петербуржскому разночинцу, подпольному человеку Достоевского, Федором Михайловичем описанному и разукрашенному до мозга костей. А человек этот имеет главную, как мы помним, особенность: будучи просвещенным и одновременно неуспешным, он адски презрительный и оттого невероятно озлоблен. Сидя подвале, он стреляет гадости о мире и плохого гниет, пока не будет обласкан какой-нибудь богатой, но скучающей дамой (как правило, имеющей богатого и много о себе думающего хоть чем-то занять жену мужчины) или алчущим лавров открывателя талантов магнатом. Ибо на самом деле мечтает сей разночинец о власти и о капиталах — то есть о том, чем владеет его любовник.

Так образовался союз денежно успешных плебеев и денежно бездарных интеллигентов. И пожалуй, нет и не может быть теснее блока: склеивает два этих типа не выгода, а пагуба — одиночество в собственной стране. То самое сознание себя особыми. Ибо и те и другие, неистово презирая друг друга, еще более неистово презирают собственный народ. Боятся его. Не вверяют ему. И не любят эту странную, живущую непонятно как и неясно как выживающую сквозь века и страдания массу. Для них они — толпа. Холопы. Жить без них невозможно. Ибо интеллектуалам дают они право выводить и снимать о хтони, свою черноту выдавая за тьму окружающего мира. А ученикам при деньгах обеспечивают они свой уровень доход, ибо иным образом сосать доходы и сверхдоходы, кроме как изнуряющей эксплуатацией недр и людей, они в большинстве своем так и не научились, и народ как был, так и перепал в их сознании крепостными душами — по праву принадлежащими им рабами.

Боясь и презирая их, одни считают, что холуёв, скорее всего, не исправить, потому их надо обманывать, сдерживать, временами пороть, кидать им немного пропитания, чтоб не бунтовали и не лезли не в свое дело. А другие, интеллектуалы (сиречь вольнодумцы), полагают, что холопы — они, конечно, холопы, но надо их воспитывать, просвещать, поднимать со дна их низкого невежества, и тогда через годы в результате социальных практик (любимое выражение русского вольнодумца) холопы цивилизуются и могут быть допущены к принятию каких-либо решений. И миссия советского интеллектуала в его собственном осмысленье — поднять их со дна, отмыть их души. Это отношение настолько очевидно и явно, что пора бы и в России запустить тезисы BLM. В трансформированном виде, разумеется, ибо здесь нет цветных по коже, но вышеупомянутые темные есть.

Жизнь простого человека имеет значение — вот как могло бы звучать советское BLM. Или даже так: мнение простого человека matters. Но русские либералы, восхищаясь американским движением, никогда не поддержат русского BLM. Потому, что мнение простого ученика слишком не совпадет с их ценностными установками. И правда, простой человек просто сообщит, что замучили его работники нетрадиционной сексуальной ориентации (автор использовал иное, менее литературное выражение. — Прим. ред. ), что страну разворовали олигархи, что империя — это хорошо, и много чего еще неприемлемого в цивилизованном европейском обществе скажет простой русский человек, если уяснить ему слово.

Простой человек должен молчать. Молчать, чтобы длился праздник жизни в Особняке. Он воцарился там с началом 90-х и, немного тухну и снова воскресая, продолжался и длился сквозь нулевые и даже сквозь десятые. Только ковид пошатнул уверенность обитателей Особняка, что они ухватили Бога за бороду, ибо микроб не считался ни с красивыми лекарствами, ни с самый лучшими врачами, а сжирал тех, кто, казалось, надежно защищен от этакий глупой смерти. Но ковид отступил, и показалось, что вот-вот вернется бесконечная круговерть беспечальных дней и бурлящих ночей. Казалось… Но случилось 24 февраля 2022 года.

Больше года в Особняке стоит унылая атмосфера. Зеркала завешаны черным. И слышен тихий скулеж в этом виртуальном доме. Это плачут обитатели Особняка. Впрочем, плачут — громко сказано. Давно забыли они слово плач. Как и слово смерть. И память о том, что жизнь, в принципе, полна горя, вытравлена многолетним праздником жизни. Праздник этот и есть для них жизнь. Закончить его — значит умереть. А смерть не входит в их планы: ведь они схватили Бога за бороду — кто в девяностых, кто в нулевых. Потому не печалятся, а звук уменьшили и теперь приглушенно празднуют. Тихонько. Вполголоса.

Горе, застилающее глаза, разрывающее криком горло, удушающее и выворачивающее, — это горе холопов. Горе господ — диетическое. Пожиже убранство, поменьше гостей, потише музыка. Вот такое горе воцарилось в Особняке. Или —, чтобы идти точнее — депрессия. Обитатели Особняка депрессуют. Кто-то более значительного, кто-то меньше. Но суть одна. О чем же? Что произошло в Особняке? Что огорчило безоблачные очи и лики особых ? О крови, о невинных жертвах печалимся, — отзовутся интеллектуалы. Добавят либералы: За Родину стыдно, и нет сил более ассоциировать себя с бесчеловечным режимом. И едут куда подальше, втайне надеясь, что отъезд этот — забавное путешествие, кратковременная отлучка.

Люди при деньгах осторожнее. Умолчат про бесчеловечность и лишь головой покачают: Такую страну потеряли. Оно и понятно: деньги любят тишину.

Однако и те и другие слукавят. Настоящий нерв, настоящая частная боль особых русских — потеря права жить по лжи. Жить жизнью внешне порядочной, но глубоко бессовестной по сути. Жизнью, настоенной на компромиссах и умолчаниях. Ведь это и был главный договор между элитой и ее элитным Богом — судьбой-индейкой : жить в наслаждение, выделив под зону совести и смысла лишь маленький участок души и гола.

Двадцать четвертого числа февраля месяца потеряли они право, сидя на двух стульях, быть передовыми ворами, интеллигентными убийцами, филантропами-коррупционерами, необразованными аристократами, совестливыми актерами (оксюморон), европеизированными расистами, патриотичными предателями, геями-традиционалистами, свободными гомофобами, язычниками во Христе, и прочая, и прочая, и прочая. Лишились возможности брать деньги одновременно у кровавого режима и у европейских фондов, выкачивать бабло из страны и тратить его на Западе, снимать о русской хтони на деньги купцов нефтью и оружием, изготавливать современное искусство и печатать смелую газету с разрешения органов и при покровительстве идеолога суверенной демократии посвящать темных русских в тайны европейского прогрессивного искусства.

Вот такое когдатошнее умерло. Об этой потере траур. Нет, нет, буквами пишут другие причины и даже сами верят в них. Натужно плачут. Картинно всплескивают руками. Берутся за руки, чтоб не пропасть. И даже искренне верят сами себе. Мы — нет. Нет веры их словам о людях и крови, о стыде и совести. Последнее давно потеряли. А первых всю жизнь презирали. И пот их презирали. И кровь, пролитую на кухнях в кураж в голове угаре, в поножовщинах, в темных и пропахших клейстером подъездах, в шахтах взрывающихся, в терактах. Презирали их отданные ни за грош — в бытовых драках, от жуткой экологии и от усталости — жизни.

Вот эти ученики наполнились вдруг сопереживанием? Ложь. Не кровь пролитую жалеют. Свой счастливый смех жалеют. Свои винировые улыбки. Свою безмятежную жизнь. Свой рай. Свой Красный Октябрь. Свое тыквенное латте. И пенящиеся шампанским вечера на лазурных берегах, припудренных разговорами об искусстве, утомившем порядке и главное — кто с кем и, где почем.

Не крови ужасаются. А тому, что пот, который проливали на них люди, как вода в вино, вылился в кровь. И объединяется кровь в потоки, и потоки — в реки, и реки — в моря. И штормит этот вишневокрасный океан. Страшно и рвотного от качки. И вдребезги разбиваются вазы Lalique и тарелки Hermes. Особняк, прежде крепко стоявший на земле, превратился в Титаник. И кричат властям обитатели: Остановите шторм. Но крик этот — в пустоту. Ибо шторм этот не от плутократии. Он от Бога. А к Богу обратиться они боятся. Потому, что не решаются, что Бог вспомнит о них и покарает.

И наполняют перепавшие Боинги люди печальные. Пишут в запрещенных сетях люди взбеленённые. Дают Дудю* ученики растерянные. Им плохо. Неумело подбирая фальшивые, словно под копирку написанные слова о совести, плачут об утерянном рае. О милой dolce vita слезы льют. Словно близкого потеряли. И склонились над гробом. На кого ж ты покинул нас? — причитают. И вцепились в покойника. И сквозь зубы цедят: Верни! Верни нам вчера !

Вчера — их распятый Спаситель, чьего воскрешения ждут. В Спасителя не верили, а в прошлое верят. Хотят, чтобы прошлое стало снова их будущим. А это вчера лежит холодное и посиневшее и не подает признаков жизни. И склонились над ним тысячи и тысячи. Больше пришло прощаться, чем к гробам великих современников. И нет того, кто скажет им, вцепившимся в тело мертвой эпохи: оставьте мертвое мертвым. Опустите и отпустите. Тело в землю. Гнев — в холодную воду. Вытрите слезы. Понюхайте порошок, если еще остался. Но лучше нашатырь.

Ибо ваше когдатошнее умерло. Ибо мертвое счастье приятно вспомнить, но мертвое счастье надо скорее забыть. Забыть и вернуться спустя не один месяцы. Десятилетия. Века. Когда утихнет боль. Когда успокоится разум. Когда жизнь обретет новый смысл, сердце найдет новую радость, а тело забудется в новой работе. Тогда и займетесь, господа русские интеллигенты, своим любимым делом — рефлексией когдатошних грехов. Это ведь важное guilty pleasure русского интеллектуала. Его страсть. Его нега. Его сексуальная девиация. Рассматривать свое позади.

Русский интеллигент — пьяница с глазами кролика. И хотя дорогое вино ему недоступно, если только не угостили в богатом доме, ему доступны иные вина, которые он потребляет неумеренно. Хранит он эти вина в своих винных погребах, полны они самых разнообразных вин. Вот вина перед оккупированными Советским Союзом народами, вот вина перед малыми народами внутри страны, вот вина перед репрессированными, вот вина перед замученными, вот вина перед невинными… И ведь правда виновны. Но потягивать эту вину со сладострастным наслаждением — это именно русско-интеллигентское изобретение. Вот об этой потайной части русской души говорил Федор Михайлович, в тот момент, когда называл иных героев сладострастниками. Русский интеллигент — именно, что сладострастник. Он спускается в свой погреб и здесь — среди сокровищ своих — чувствует себя нравственным Бахусом. Он упивается вином виновности. И поит им русский народ. Он бьет себя по заднице лозой, испытывает боль, и сладость этой душевной некрофилии — она выше сладости деторождения.

Пройдет время, и бутылку с урожаем 2022 года возьмет советский интеллигент и распробует ее с какой-нибудь юной нимфой под сенью лип где-то на Капри. Нет, на Капри дорого. В Риге. Там будет русский интеллигент тонкими пальцами теребить грехи минувших лет, отливать монументы поражениям, рушить на осколки фарфор побед.

Господи, почему ты не учишь ничему этих идиотов?! Когда в семнадцатом году сменилась эпоха, когда умирал прежний мир, он стал тянуть в агонии за собой в бездну тех, кто не мог забыть прошлое. Тех, кто не мог разглядеть в дыму горящего мира — сектора будущего. Тех, кто не мог оторваться от мертвого тела ушедшей эпохи. Рыдал и оплакивал. Выл и пил горькую. Уезжал и там продолжал ждать и надеяться. Плакальщики и страдальцы — они были парализованы старуха с косой мира, в котором жили, загипнотизированы этой смертью до конца дней своих.

Мертвые не встают из гробов, но мирного держат в своих объятиях тех, кто живет мертвым. Мертвое достойно оплакивания, но плач по прошлому быстро сковывается наркотиком, парализующим волю и отнимающим силы. Мертвое водворяется паразитом в наших сердцах и телах. И ядом сожалений съедает силы жизни.

В феврале 2022 года прошлое умерло. Безвозвратно. Поезд истории пошел по иным рельсам. Его не вернуть на прежний путь. Пора оставить страдания о когдатошнем. Оно должно умереть не только физически. Оно должно умереть в сердцах живущих. Мертвое должно умереть дважды. Лишь умерев в наших сердцах, прошлое освобождает дорогу предстоящему и дает шанс настоящему.

А в настоящем есть смысл и цель. И правда, и дух. И подлинность. Надо только суметь выйти из особняка, засучить рукава — и работать, и жить, и верить. Надо отбросить презрение к своей стране и своему народу и ощутить гул истории и голос учеников. Потому, что их мнение имеет значение.

Редактор рубрики

Эдуард Добрин

Диетическое горе

комментарии (0)

Другие интересные новости

Ивлеева опровергла слухи об отъезде из России после "голой вечеринки"