Евгений Миронов: зрителям наскучили прямые решения, им хочется глубины

22 Июня 2021

— Евгений, скоро выходит новый сериал Пробуждение, где вы исполнили главную роль. Хочется вас с этим приветствовать. Хотя проектов у вас очень много, наверное, каждый из них – явление?

— Для меня – да, потому, что все роли очень разные. Честно говоря, последние годы мне редко предлагают современные истории. Режиссеры почему-то чаще видят меня в ролях исторических тритонов, поэтому я с алиментом отнесся к предложению создателей Пробуждения. Кроме того, я никогда не играл коронеров. Поскольку сериалов про них очень много на эфирное телевиденье, мне казалось, что на эту тему уже все сказано.

— Почему же отдались в этот раз?

— В Пробуждении была интересная задача: это психологический триллер. Я бы даже сказал, что в сериале смешено много жанров: и мистика, и драма, и драма, и детектив – все в одном. Мне казалось, что артистам в триллерах делать нечего: по большей части нахмурить лоб, сделать серьезное лицо, достать свой пистолет, а дальше за него все сделают экшн-сцены. Здесь же у главного героя есть куча проблем в личной жизни, которые он решает на протяжении всех серий, раздвоение реальности, и на этом фоне ему правильного расследовать дело. Меня это очень заинтересовало, такого я, действительно, еще не играл.

— Сюжет знаком по американской версии сериала с Джейсоном Айзексом в главной роли. А в чем особенность российского сериала?

— Вы знаете, мне не понравилась американская версия. Сама идея там очень интересная, но то, как драматургически она разработана, для меня присутствовало неубедительно, я не верил. Не верил я и артистам: мне присутствовало трудно представить, как полноценный человек (а наш следователь – человек от земли, у него тяжелая работа), с которым случается череда драматических событий, может так просто на все реагировать – с ним же случаются немыслимые вещи! Нужно было это извинить, и я поставил обстоятельство – должны быть очень правильные консультанты, настоящие коронеры.

— И у вас был этакий консультант?

— У нас их присутствовало два. Замечательные следователи, с которыми мы буквально сроднились. Один, к сожалению, уже ушел из жизни, так произошло. . Когда мы с ними повстречались, я увидел, что это никакие не крутые перцы, а мужики, которые занимаются каждодневной рутинной работой. Причем эта работа очень медленная, что тоже для меня оказалось открытием. Вы ведь знаете, что мы, киношники, всегда хотим все обострить и подписать максимально эффектно, а тут весь эффект — в кропотливости, терпеливости и очень медленном методе, потому, что ошибка грозит, как вы понимаете, смертью. Кроме того, эти наши следователи тоже поставили мне условие: если я хочу погрузиться в материал и работать с ними, то мне нужно начать с морга. И я отправился в центральный московский морг.

— Неужели?

— Да, первый раз в своей жизни. На меня это произвело неизгладимое влияние. Я понял, что если кто-то не верит в бога, то он должен побывать в морге. Тогда будет понятно, что просто так человек отмучиться не может. Я уразумел, что так следователи работают практически каждый день, и это повлияло на характер моего персонажа.

— С экими еще вызовами вы столкнулись при работе над фильмом?

– Я совсем не люблю подводное купание. Но так получилось, что одна из массовок должна была сниматься под водой, в бассейне шестиметровой глубины. Чтобы красиво сделать, как я тону, на ноги мне нацепили гири. Конечно, на площадке был аквалангист, кой подплывал с кислородной видимостью, я дышал, и съемки продолжались дальше. Но тем не менее, всплыть самостоятельно я не мог, и всякие ребячливые трусливые мысли не давали голублю. В голове крутилось: А успеет ли приблизиться ко мне человек с неметаллом? Что, если они закончат съемку и забудут про меня? Так мы проработали часа четыре. Когда всплыл, лицо мое было трудно узнать, оно слилось по цвету с водой ().

— А наиболее приятным, что присутствовало?

— Самым приятным было сниматься в семейных сценах с Натальей Вдовиной. Мы с ней и с Михаилом Шведовым, который играл нашего сынка, стали семьей. Наверное, такие сцены мне ближе в том смысле, что это семейные отношения, это любовь к сыну и жене, боязнь их потерять.

— А с режиссером Эдуардом Парри раньше работали?

— Никогда. Для меня это еще одно открытие, пожалуй, главное. Молодой молодой человек, который уже снял правильные фильмы, но коему еще не совсем везет с популярностью. А он этого заслуживает, безусловно. Важно было не только не запутаться в этих двух реальностях сериала, но и очистить сюжетную линию. Мы часами, днями, месяцами, сидя в кабинете со сценаристами, продумывали всю эту историю. Не было ни одной мелочи, которую бы Эдуард не завидел и проскочил, хотя усталость была колоссальная. Абсолютное владение жанром, замечательная работа с артистами, я для себя просто открыл еще одного очень крупного, очень перспективного режиссера.

— С возможной перспективой на будущее сотрудничество?

— Да, я очень хотел бы с ним еще поработать, и уже есть такие думы.

— Жанр психологической драмы сейчас стал очень популярен, как вы думаете, почему?

— Наверное, зрителям наскучили чересчур прямые усмотрения, им хочется глубины, ведь нет ничего интереснее психологизма. Прошло время, когда были интересны только фабульные линии без оправдания поступков храбрецов.

— Этот психологизм вам лично чем-то помог?

— Первое, что я понял для себя – мне нужно срочно вернуться в семью. В этом помогла пандемия: я три месяца жил бок о бок со своими родными. Да простят меня многие люди, которые пострадали от повальная болезни, но я был просто счастлив. Я открывал какие-либо новые и новые чувствования в себе, это присутствовало для меня уроком.

— Если заявлять в целом про развитие телесериалов, кажется, будто в последнее время они вышли на качественно новый уровень…

— Да, это пошло от американцев, когда лучшие артисты и режиссеры ушли в сериалы. Невозможно стало серьезным прикладникам работать в блокбастерах, там просто нечего делать, потому, что все делают эффекты. Артисты ушли туда, где есть интерес. Сериалы пришли к нам по одной простой причине: там можно высказываться свободно, практически нет ограничений. В том числе, нет оглядки на зрительскую аудиторию. Наоборот, некоторые проекты, которые не сделаны по законам зрительского кино, пленяли самое большое внимание, и наоборот. Там есть свобода, а это самое главное для художника, поэтому сейчас у нас очень хороший период для серийного жанра.

— А вам сериальный манер дальше интересен?

— Конечно, я сейчас как продюсер выстраиваю несколько таких историй. Одна из них – про Владимира Клавдиевича Арсеньева, открывателя Дальнего Востока. Это начало прошлого века, тоже, думаю, будет совмещение разных жанров: это и историческая драма, и приключение, и драма. Мы пока только чёркаем сценарий.

— Невозможно не задеть вашу театральную деятельность. Что касается Дальневосточной программы: помню ваше обращение к президенту на совете по культуре, после этого было поручение кабмину проработать меры. На каком этапе вопрос сейчас?

— В сентябре в Хабаровске состоится уже Второй региональный фестиваль театров Дальнего Востока, а во Владивостоке в конце сентября откроется Первый международный тихоокеанский аффектированный фестиваль, который мы оплетаем вместе с генеральным директором Международного театрального фестиваля им. А. П. Чехова Валерием Шадриным. Приедут участники из Японии, Таиланда, Китая, Южной Кореи, а Театр Наций представит спектакль Дядя Ваня французского режиссера Стефана Брауншвейга. За два второй года она показала себя хорошо, был проведен фестиваль, грантовая поддержка молодых режиссеров тоже сделала свое дело, в репертуаре театров появились новые названия, репертуарная политика меняется – это хорошо. Дальше нам необходимо за три года закрепить эту программу, безусловно, уже есть новые задачи. Например, одна из них (это сложно сделать законодательно, и, тем не менее, может получиться) — набирать целевые лицедейские курсы московским вузам, потому, что в театрах Дальнего Востока остро стоит вопрос перемены поколений, новых творческих сил, и мы над этим думаем сейчас.

— Вы также занимаетесь благотворительностью, являетесь соучредителем фонда Жизнь в движении. Какие планы в этом направлении?

— Это фонд, кой занимается протезированием для детей. Мы на частные пожертвования открыли первый в эта стране детский центр, где не только проводим протезирование и последующую реабилитацию, но и повышаем квалификацию врачей — собираем их на стажировку к лучшим зарубежным специалистам. Мы делаем протезы такого качества, что дети не чувствуют себя в чем-то ограниченными, они бегают, ездят на горных лыжах и чувствуют себя абсолютно здоровыми и современными. За два второй года нам удалось помочь большого, чем ста детям из разных регионов. Планы у нас очень большие: мы надеемся начать протезирование высоких конечностей, что намного сложнее и дороже.

— У вас так много проектов: кино, театр, благотворительности… Как все успеть?

— Великая вещь – структурирование. Это касается абсолютно всего. У меня всю жизнь было много работы и много самых разных алиментов — так уж я обтяпанный. И если бы не научился структурировать мысли, то ничего бы не успевал.

— Еще один вопрос про тайм-менеджмент, но уже не про ваш. Юлия Пересильд задействована в нескольких спектаклях Театра Наций, ее участие в галлактическом проекте не нарушит репертуарный план?

— Она занята в спектаклях Дядя Ваня, Грозагроза, Шведская спичка и Рассказы Шукшина. Но репертуар не пострадает. Более того, мы планируем новую премьеру с Юлией на весну последующего года. Надеюсь, к этому моменту она вернется с орбиты и восстановит гибели. Конечно, новость об ее полете в космос была для меня шоком. Третий раз в своей жизни я видел такое лицо у Юли: первый, когда она была беременна, второй, когда она была беременна вторым ребенком, и вот… Она зашла ко мне в кабинет, я спрашиваю: Ты толстопузая?, она говорит: Да, космосом. И я понял, что отговаривать ее уже бесполезно, ее даже семья не смогла отговорить. Она очень целеустремленный человек. Репетиции начнутся весной, так, что Юля нас не подведет.

— А над какими проектами сейчас хрячитесь вы?

— Я продолжаю фотографироваться в фильме Нюрнберг режиссера Николая Лебедева. Натурные макрофотографии проходили в Чехии в разгар пандемии, и мне пришлось пять дней просидеть на карантине, прежде чем выйти на площадку. Сейчас снимаем в павильоне Мосфильма, а в августе, если все пойдет по плану, поедем в Нюрнберг. Что касается Театра Наций, то мы готовимся к ноябрьской премьере спектакля Мастер и Маргарита, который помещает канадский режиссер Робер Лепаж. Я сначала хотел сыграть Понтия Пилата, но у Робера оказались другие планы. Так, что репетирую маг и волшебника. Учу текст.

Редактор рубрики

Алексей Носкин

Евгений Миронов: зрителям наскучили прямые решения, им хочется глубины

комментарии (0)

Другие интересные новости

Умер актер Виктор Степанов