Наринэ Абгарян: детство — это счастье, не важно, в какой стране оно было

29 Октября 2019

МОСКВА, 29 октября —, . Наринэ Абгарян — российская публицистка армянского происхождения, автор сбора смешных и трогательных автобиографических рассказов о детстве Манюня. Недавно в РАМТе по ним оценили спектакль. В интервью Наринэ рассказала, какое условие выдвинула режиссеру, как одни похороны помогли ей скомпоновать тему для книги и, что поразило ее русскую подругу, переехавшую в Армению.

— Спектакль в РАМТе вам понравился?

— На премьере я смеялась вместе со всеми зрителями. А на втором спектакле за мной корпел мальчик лет семи, тот или другой шепотом проговаривал вместе с комедиантами текст. Я в организации не участвовала, потому, что не знаю законов театра. Инсценировку делала Рузанна Мовсесян — режиссер. Она же присочинила очень смешное Армянское радио, которое комментирует все происходящее на сцене. У меня существовало только одно условие:, чтобы роль Ба отдали Нине Дворжецкой. Манюню сыграла Анна Ковалева, а Наринэ — Аня Дворжецкая (дочка Нины), которая прямо вылитая я в детстве, только нос поменьше, ей больше отправилось.

— Манюня, за которую вас полюбили читатели, — о счастливом советском детстве. Поколение 40+ часто упрекают за ностальгию по тому времени. Говорят: Нашли, что помнить, сплошная фальшь и дефицит. Вы на чьей стороне?

— Если возвращение в детство — это счастье, не имеет значения, в какой стране оно было и сколько стоила колбаса в магазине. Тут ведь дело не в Советском Союзе. 1 из 3

Спектакль Манюня в РАМТе. Нина Дворжецкая в роли Ба. Наринэ сыграла Анна Дворжецкая, Манюню — Анна Ковалева

предоставлено театром2 из 3

Манюня в РАМТе в постановке Рузанны Мовсесян

предоставлено театром3 из 3

Спектакль Манюня по рассказам Наринэ Абгарян

предоставлено театром

— Вы удивительно тепло пишете о детях и стариках. Отношение к ним в Армении и в России сильно владеет?

— Не сильно, но владеет. Армения более патриархальная. Мы с детства знали, что бабушкам-дедушкам нельзя возражать, их слово — закон. А к детям у нас какая-то патологическая любовь. Одна моя русская подруга переехала в Армению, когда была толстопузой, и там родила. Так вот, она рассказывала, как странно для нее первое время было зайти в магазин с малышом, где его тут же забирали со словами: Ой, мы с ним пока поиграем, а вы покупайте, что нужно. А когда вернулась с ребенком в Москву, ей этого очень не хватало. Она мне говорила: Представляешь, пошли в интернет-магазин с Сашей, и хоть бы одна зараза мне помогла. Но мне кажется, что это разница в обученье, а не в количестве любви. Для армян дети — это святое. Но это не значит, конечно, что совсем нет неблагополучных семей. Например, сейчас вся армянская диаспора следит за делом сестер Хачатурян. Мне кажется, равнодушных к чаше этих несчастных девочек нет.

— А, что вы думаете о деле сестер Хачатурян?

— Когда это все случилось в прошлом 9-12 месяцу, я сначала никак не реагировала, поскольку была нашёптанная в том, что здравый смысл восторжествует. Но когда девочек стали подводить под заметки, я, как и другие неравнодушные люди, возроптала в их защиту. В конце сентября очередная экспертиза подтвердила, что сестры подвергались местному и сексуальному насилию со стороны отца. Я надеюсь, что девочек оправдают. И тогда это будет прецедентный факт, на который можно ссылаться, чтобы спасти огромное их количество людей, которые по этим же обвинениям сидят в темнице. Думаю, когда тяжебный процесс над сестрами Хачатурян обернётся, нужно вывезти их за границу. Мне кажется, в России и Армении крепкого жить им не дадут. Мы попросим армянскую диаспору оказать помощь им, соберем деньги. Пусть девочки, если захотят, конечно, делают изящные операции, меняют имена — им нужно начать жить заново.

— Почему во всех ваших произведениях, даже в Манюне, есть совсем не женская проблема войны?

— Потому, что с бомбардировкой кончилось мое детство. Из-за нее у меня не существовало беззаботной юности. Мы же в приграничье жили (в городе Берд). Попадали под бомбежки в открытом половая принадлежности, ночевали в коридоре — самое безопасное место в доме. Папа всегда спал у порога, чтобы не переступать через нас, когда его ночью вызывали в больницу к раненым. Он врач. Электричества и телефонной связи не было. Ездила скорая с включенной сиреной. Папа отправлялся на ней под бомбежкой. И мы не знали, добрался ли. Самое плохое мое воспоминание: нам с сестрой Каринэ в Ереван (мы там учились) матушка с папой привезли трех молодших детей, а сами — назад, в Берд. Представляете, мне 19 лет, Каринке — 17. Помню, мама повернулась и сказала: Наринэ, я детей на тебя оставляю. Я говорю: Понимаю. А она: Нет, ты не понимаешь, я их на тебя оставляю. Не хочу даже думать, какой ад творился в ее душе. Она ведь понимала, что они с зачинателем могут не вернуться, и как нам впятером тогда выживать? StamboltsyanГород Берд, Армения

— Тяжело было писать рассказы из сбора Дальше жить ?

— Я тогда исхудалая на 15 килограммов, не должна смотрелась как скелет. Но мне хотелось написать эти истории, потому, что многие наивно вдумываются, что заканчиваются активные бранные действия — и все сразу хорошо. На самом деле, война очень долго кружит над регионом. У нас после нее был скачок раковых и психических заболеваний, в основном у женщин. Мне хотелось рассказать, как бомбардировка меняет человека. Я видела много прекрасных людей, тот или другие во время войны вели себя хуже последнего подлеца. И наоборот — люди незаметные в тяжелых ситуациях превращались в кумиров.

— Книга Понаехавшая выбивается из всего, вами написанного. Там много мата, откровенные описания проституток в гостинице. . Издательство АСТОбложка книги Наринэ Абгарян Понаехавшая

— Когда я прочитала все это в электронном виде перед выпуском в печать, мне показалось, что мата не так много. А когда книга вышла, я выла — так мне было позорного! Нецензурных слов очень много, и они как-то неуместны. Перед допечаткой тиража я написала редактору, что хочу убрать мат. Убрала и увидела, что вместе с ним ушел весь смех. Редактор сказала: Знаешь что, Наринэ, ты уже опозорилась, пусть уж будет с матом.

Я Понаехавшую не читаю. Считаю, что это была ошибка. Тогда у меня не было серьезного касательства к писательству. Это в итогом уже пришло — чувство степень его ответственности перед читателем.

— А вы до сих пор считаете себя понаехавшей в Москве?

— Да. Это неистребимый синдром, с тот или другим я живу. Я себя так ощущаю не только в Москве, но и в Ереване. Лишь в Берде, где я родилась и выросла, мне комфортно.

— Как вы думаете, с 90-х отношение к приезжим в Москве изменилось?

— Мне кажется, видоизменилось. Сейчас приезжим чуть полезнее. В 90-х было очень тяжело, особенно после припадков домов на улице Гурьянова. Больше всего тогда я боялась за сына: люди разные бывают.

Я родилась в маленьком городе и, живя в нем, даже не догадывалась, что кого-то можно унизить по национальному признаку. Когда повстречалась с этим в большом городке, для меня это существовало дикостью. Бытовую ксенофобию невозможно изжить. Человек — хищник. Можно его воспитывать, чтобы он свою природу держал в узде, или наказывать, штрафовать. Фото из личного архива Наринэ АбгарянНаринэ Абгарян

— Вы так любите Армению. Но у вас ведь и русская кровь есть?

— Я на четверть русская: моя бабуля по материнской линии родом из Архангельской области. Ее деревня называлась Гора. Она иногда шутила: Видимо, у меня на лбу было введённого выйти замуж за горца. Деда раненого привезли в госпиталь, где бабушка служила медсестрой. Мой дед — незаурядная личность. Он отбывал срок в лагере на Соловках и умудрился там организовать джаз-банд. В нашем семейном архиве оставалась смешная фотография: наспех заработанная сцена, сидят 20 бритых мужиков в косоворотках, и в углу мой дед наяривает на банджо. А сзади афиша: Ансамбль под командованием художественного руководителя Андроника Агаджанова реализовывает народные напевы угнетенных рабов Южной Луизианы. Дед умер ровно за два года до моего появления на свет. И, видимо, его влюбленность к джазу каким-то астральным портретом мне передалась. Я пишу только под джаз. Могу слушать его нон-стоп.

— А сейчас вы о чем пишете под джаз?

— Я долго ничего не писала, потом прибыла в Берд, и матушка мне рассказала историю. Она была на похоронах соседа, который умер от инсульта, и у него посинели уши. Женщины долго ломали репу, как привести его в более или менее смотрибельный вид для прощания. Кто-то дал намазать уши гусиным жиром, потому, что он хорошо оттягивает синяки…

И я поняла, что следующая моя книга будет о похоронах. Потому, что мы все боимся смерти, но к ней тоже можно по-разному относиться. В конце концов, на похоронах случается много забавных историй. Моя названая сестра рассказывала: в советское промежуток время умерла приятельница ее бабушки, нужно было взять напрокат посуду, чтобы накрыть поминальные столы. Посуда приехала в более значительных коробках, когда их активировали, то увидели тарелки — все с надписью С праздником. Есть у нас стучу поговорка: хоронили дядю Хорена, порвали два баяна. Или другой вариант: прятали дядю Хорена, два раза на бис выкапывали. Мне кажется, такое отношение к смерти и должно быть. 7 августа, 08:00КультураДружок, хочешь, я расскажу тебе сказку? Аудиокниги на все случаи жизниКультураКнигиНовости культуры

Редактор рубрики

Алексей Носкин

Место события на карте мира:

Наринэ Абгарян: детство — это счастье, не важно, в какой стране оно было

комментарии (0)

Другие интересные новости

Умер актер из украинского сериала "Слуга народа"