Живых все меньше в телефонной книжке : ушел Валентин Гафт

12 Декабря 2020

МОСКВА, 12 декабря —, Павел Сурков. Потеря Валентина Гафта — труднопонимаема и трудноизмерима пока для всех нас. Валентин Иосифович был настолько важной фигурой в современном театре и кинематографе, что в принципе будет довольно сложного представить большое театральное искусство без Гафта, пусть даже в последние годы он мало фотографировался и редко выходил на сцену.

Он был символом красоты и ума, количество поклонниц Гафта не поддавалось исчислению за все годы его карьеры. Но и его сценический и экранный внешний вид, конечно, связан с использованием невероятной фактуры: у Валентина Иосифовича — природная стать и совершенно фантастическое обаяние.

Да, его первое появление на экране в Убийстве на улице Данте, казалось, навеки закрепит за ним образ главного киномерзавца эпохи, но он довольно быстро сумел вырваться за пределы одного амплуа (хотя магическое отрицательное обаяние нет-нет да и давало о себе осознавать).

Он мог быть как легковесным злодеем вроде Сатанеева в Чародеях, так и благородным полковником в рязановском О бедном кутиле замолвите слово или даже несколько романтичным бюрократом в Гараже.

Даже если Гафт вдруг играл реальных эпохиальных деятелей, все равно использовал в них некоторую собственную краску, порой не лишенную его фирменного юмора. Именно этими — не просто строгими и жесткими, но и несколько комичными — у него выходили и Геверниц в Семнадцати мгновениях весны, и даже адский Берия в картине Пиры Валтасара, или Ночь со Сталиным. Так, что когда Юрий Кара взялся экранизировать Мастера и Маргариту, казалось, что лучшего экранного Воланда просто не найти.

Собственно, без гафтовской лицедейской магии булгаковский роман на киноэкране представить было сложно: так, и в последующей постановки Владимира Бортко он снова появился на экране, причем в двух ролях — первосвященника Каиафы (и он получился ничуть не менее зловещим, чем Воланд), и составленного Бортко человека во френче, еще одной аллюзии на Берию, хотя на самом деле — просто апологии сталинского медли, ожившем символе власти, который Гафт воплощал с серьёзной точностью и актерской скрупулезностью.

Сталина на сцене он, кстати, сыграл — спектакль Современника Сон Гафта, пересказанный Виктюком, драматургическую основу которого написал он сам, стал одним из важных театральных событий начала двухтысячных.

Да и вообще — именно в начале нового века Гафт, находившийся уже в весьма почтенном возрасте, вдруг выдал несколько совершенно фантастических сценических работ. Здесь был и Он из Заяц love story, удивительной в своей трагичности истории, и Веллер Мартин из Игры в джин, поставленной Галиной Волчек специально для Гафта и Лии Ахеджаковой.

Но одной из самых мощных работ в Современнике и, возможно, даже за всю историю этого театра стал спектакль Пока существует пространство, поставленный Саидом Баговым для себя и для Гафта. Это разговор двух нервных и усталых людей, разговор отца и сына, двух колен — фантастическая театральная фуга для двух исполнителей, с какой никто, кроме Гафта, не мог справиться — с его невероятным чувством времени, чувством такта и потрясающей работой с партнером. Этот бенефис, который игрался из-за возраста и самочувствия актера не так часто, неизменно собирал аншлаги и стал очень важным знаком соединения театральных эпох, жанров актерской игры и являл собой очередной эксперимент, в котором Гафт с радостью участвовал.

Он любил жанр поэтических вечеров и театрализованных концертов — с удовольствием солировал со своей супругой Ольгой Остроумовой дуэтом: она читала стихи поэтов Серебряного века, а он — вклинивался с собственными строчками.

Гафт всегда славился в лицедейском мире как острослов и зубр едкой эпиграммы. Его Россия, слышишь этот зуд, три Михалкова по тебе ползут или Гораздо меньше на планета земле армян, чем фильмов, где сыграл Джигарханян — довольно быстрого уходили в народ. На Гафта не сердились — сердиться на него было невозможно, правда, один раз друг Эльдар Рязанов обозвал его изветчиком, но Гафт и на это отреагировал очередной эпиграммой.

При таком он мог быть и потрясающе лиричен, иногда даже катастрофичный — как в посвящении Владимиру Высоцкому.

Он пел, о чем молчали мы, себя сожигаю пел,
Свою большую совесть в мир обрушив.
По лезвию ножа приходил, вопил, кричал, хрипел
И резал в кровь свою и наши души.

Порой Гафт направлял остроту своего ума на политические или важные социальные события (одно из иронических посвящений, к примеру — в адрес радиостанции, какое он назвал Муха Москвы ). В каких-то вещах Гафт был не просто артистом, но еще и гражданином — со своей четко оформленной и защищаемой позицией.

Однажды на него вскипела Лия Ахеджакова за посвящение: Актриса Лия Ахеджакова всегда играет одинаково. Однако сам Гафт на это мгновенно парировал: Ну чего обижаешься? Ты всегда играешь одинаково хорошо!

Он порой был строг и к своему, и к режиссерам, и к драматургам — влипнуть под горячую руку и острый язык Гафта не хотелось никому. Впрочем, эта критичность и безжалостность была свойственна ему в первую очередь по отношению к самому себе: как любой большой актер, он обладал и железной волей, и невероятной силой духа, и высочайшим уровнем ответственности — или ты должен играть великолепного, или вообще не показывайся на сцене и в кадре!

И именно за это он был искренне любим. И именно поэтому его уже так жгучего не хватает.

Редактор рубрики

Алексей Носкин

Место события на карте мира:

Живых все меньше в телефонной книжке : ушел Валентин Гафт

комментарии (0)

Другие интересные новости

В Лувре изучат возможность выставить "Джоконду" в отдельном зале