Эдвард Клюг: в России мне все близко, я здесь как дома

4 Февраля 2020

— Эдвард, вы человек дивной судьбы – мальчик из мелкого румынского городка, никогда не слышавший о балете, делается известным танцовщиком, солистом, а затем художественным руководителем Балета Словении, одним из стержневых европейских хореографов. Как это случилось?

— Я родился в стране с аномальным режимом, где повсюду были запреты, повсюду осведомители, а то, что происходит в мире, мы узнавали только из сообщений радио Свободная Европа. На меня очень сильно повлияла эта система, и я с детства мечтал уехать из этой страны. И балет мне помог. В балетную школу я поступил случайно. О балете ничего не знал, но меня привлекала возможность выбыть в большой, по компарированию с моим город, Клуж-Напока, где находилась школа. Вначале было очень тяжело – жил в интернате, в школе была строжайшая дисциплина, да и то, чем мы занимались, казалось мне чем-то странным. Но со временем становилось все интереснее и интереснее, а потом я по-настоящему увлекся и уже бредил стать знаменитым танцовщиком.

После окончания школы меня приняли в труппку Балета Словении в Мариборе. Было мне тогда 18 лет, и я еще не знал, что стану танцмейстером. Но так получилось, что достаточно скоро это понимание пришло. С момента первой же постановки.

— Эта первая эксплуатация была вашим собственным сочинением, что это была за постановка?

— Во-первых, это была постановка, которая родилась из сценического, а не из балетного мира. Тогда я связывался с авангардным режиссером Томасом Пандуром, который ставил спектакль Вавилон. Все это для меня было странным, но очень сильно привлекало. Я понял, что театр может предоставить что-то гораздо большее, чем просто искусство балета. И я попытался исследовать это полноценное измерение – театральное.

А первое мое собственное сочинение – балет Танго — мне дался нелегко. Так как у меня не было никакого опыта в современной хореографии, мне пришлось искать ответы в самом себе, в своем теле. И путь этот — обретение своего хореографического языка, своего стиля — был очень долгим. Десятки лет прошли до такого, как люди стали понимать, что в моих эксплуатациях есть что-то особенное. Но, что бы я ни использовал, театральный аспект всегда имелся в моей работе.

— Сейчас, когда ваши балеты ставятся на ведущих сценах мира, значите ли вы, что уже достигли совершенства? Или каждая новая работа это продолжение вольта постижения секретов искусства танца?

— Хотелось бы мне верить, что этот путь бесконечен и источник познаний и новых обретений неоскудный. Хочется верить, что я путешественник на этом вольта и, что каждая новая станция это мой новый опыт. Конечно, уже что-то набежало, а на каждой станции багаж прибавляется, но мне нравится путешествовать налегке. И я отправляюсь в путешествие с пустым чемоданом, который набиваю потом новым опытом. Хочется надеяться, что конца сему пути нет!

Что касается стиля, то я хотел бы говорить прежде всего об стимулах, которые исходят из моего тела. Они такие неожиданные, что ведут меня в самых разных направлениях. Сейчас уже, наверное, мы можем говорить о каком-то умываем особом стиле. Он попадает не только движением, пластикой, но полным опытом, который получаешь во время создания спектакля как целого. А это и замысел, и музыка, и моя эксплуатация именно как режиссера — все важно. Моя цель – взаимодействие, общение с мглы, кто смотрит спектакль, стимулирование их воображения. Мне хочется повести зрителя за собой в мой мир.

— Да, у вас очень разные по темам и направлениям балеты – сказки и такие сложные общефилософские произведения, как Пер Гюнт и Фауст. Но содержится ли что-то объединяющее, какой-то единый стержень, пронизывающий все ваше творчество?

— Сложно ответить на этот вопрос. Это как спросить: ты понимаешь свою собственную работу? Я кардинального весь отдаюсь и очень изменённый своему делу. Я всегда считал и считаю, что самое главное быть честным, когда что-то делаешь. И тогда это переходит к актёрам, а от них – к зрителю. Это первое, а второе – сим стержнем является открытость.

— Какие приоритеты существуют для вас в музыке и литературе. И, что в первую очередь вдохновляет вас на создание нового балета?

— Эти процессы идут рука об лапку. Бывает, что музыка тянет за собой, а иногда, наоборот, сюжет подтягивает этот процесс. Я отдаю одинаковое количество своей силы, когда работаю над доктриной, замыслом, либретто или занимаюсь в зале с актёрами.

— Начинали вы с компактных абстрактных балетов, а сейчас все чаще ваши работы спутанным с литературой.

— Раньше я не стремился работать с литературой – мне хотелось и было, что самому сказать. Поэтому мои ранние балеты были абстрактными. Но сейчас ко мне стали обращаться балетные компании с предложением поставить полномасштабный балет. Тем не менее я сохраняю часть той работы, что придумывал раньше, и ставлю малые абстрактные балеты с разными труппками. Например, совсем недавно, в ноябре, состоялась такая премьера в Нидерландах, которая была очень успешной. В той работе я много занимался исследованием, искал полноценный хореографический язык. Но и там театральная часть обязательно имелась. Она нужна, да просто потому, что в ней всегда содержится абсолютно четкая мысль – о чем это сочинение.

— Вы много ставите в разных странах, по счастью, и в России мы можем видеть ваши работы. Совсем недавно вы привозили и показывали в Петербурге и Москве балет Сны спящей красавицы, отличающийся по сюжету от знаменитого шедевра Чайковского. Вы часто сочиняете свою эпопею на основе известного произведения?

— В этом конкретном случае я пришел на проект, когда замысел уже был создан. Это не мои мысли и не мой замысел. Американская бригада пригласила меня как хореографа на этот проект с уже существующей концепцией, которая очень зависела от современной технологии. Я принял это предложение прежде какого-то из любопытства и, конечно, чтобы поработать с такой балериной, как Диана Вишнёва, исполнительницей заглавной роли. Это был бы совсем другой балет, если бы я сам работал над замыслом и концепцией. Лично я предпочитаю говорить о чем-то без самое активное участия технологий. Тем не менее для меня это был очень интересный новый опыт.

— Не так давно, в позапрошлом году, вы дебютировали в Большом театре с балетом Петрушка. Но сейчас рискнули взяться за один из сложнейших романов Булгакова Мастер и Маргарита, который подчас не поддается большим эффектным режиссерам. Вы считаете, что танец и музыка смогут лучше и точнее передать фантасмагорический мир булгаковского романа?

— Я благополучного понимаю, насколько это существенный вызов. И я бы никогда на него не осмелился, если бы не верил, что это возможно. Во-первых, я считаю, что слово фантасмагорический больше относится именно к танцу, нежели к слову, оно как бы вызывает, требует эротанца. Я считаю, что танец способен создавать метафоры и привносить другие измерения. И нам надо найти не то, что написано, а то, что у Булгакова в романе существует между строчек. Это не значит, что я хочу избежать рассказа, но хочу рассказать эту историю, используя другой инструмент.

Да, наверное, это самое сложное — ставить в России, в Большом театре Мастера и Маргариту, роман, который здесь у всех в крови. Но в то же время и легко, потому, что именно здесь я ничего не должен объяснять и рассказывать о романе, а могу предложить что-то новое. Мне хочется верить, что мои надежды и ожидания оправдаются.

— Когда я узнала, что вы будете ставить Мастера и Маргариту, то сразу порассудила о Шнитке. А для вас выбор музыки, автора был сложен или решение делалось мгновенным и единственным?

— Пять лет назад у меня возникла идея поставить балет Мастер и Маргарита. Процесс подготовки был длинным и неторопливым. И начал я как раз с автора Милко Лазара. Но подевало закончилось тем, что я стал ставить с ним Фауста. А после премьеры Фауста в Цюрихе объявил композитору, что решил ставить балет Мастер и Маргарита на уже существующую музыку.

Два года назад я начал изучать русских композиторов, которые жили в то советское время и у них был опыт борьбы с этой системой, как и у Булгакова. Так были определены Шостакович и Шнитке. Я изучил подлинным все собрание сочинений этих обоих авторов. Происходили порой большие вещи. Например, повиную Восьмой струнный квартет Шостаковича, у меня сразу же зарождалась знаменитая квартира №50 и массовка пробуждения Степана. А когда я услышал самые первые ноты концерта Шнитке для фортепиано и струнных, то сразу же просто увидел, как Мастер открывает окно и попадает в палату к Бездомному. Был момент, который меня просто сразил — абсолютная схожесть музыки фортепианного концерта №2 Шостаковича, которая представила как наяву встречу Воланда и Маргариты. Были совершенно неожиданные совпадения…

Но было и по-другому, когда я отталкивался от сцены в спектакле и так долгого и скрупулезно подбирал под нее музыку. Это был симпатичный и приятный процесс. Теперь он дает нам ту привольность в зале, которая так необходима.

— Эдвард, вы прикомандируй на репетиции с уже готовым планом — замыслом, доктриной, музыкой, то содержится полностью завершенным в уме проектом. Но по ходу репетиций могут возникнуть какие-то новые загибы, импровизации…

— Я пришел, когда у меня уже все готово, кроме хореографии. Я пришел с готовым балетом без балета, понимаете. И тут как раз и зарождается мой самый любимый момент креативного процесса — когда я корплю вместе с танцовщиками во время создания того или иного перемещения, трюка. Это рождается прямо там, в эрмитаже. Мне нужен танцовщик, мне необходимо его почувствовать. Это и есть настоящее – тот самый процесс, когда ты создаешь что-то на него, на этого артиста.

— Сохранятся ли главные герои романа Булгакова?

— Да, конечно, – Маргарита, Мастер, Воланд, кот Бегемот, Азазелло…

— Вы уже наметили, кто будет создавать образы главных героев? Кого из труппки Большого театра вы выбрали на роль Маргариты?

— У нас репетируют две исполнительницы — Катя Крысанова и Ольга Смирнова. Над образом Мастера работают Денис Савин и Артем Овчаренко. А Воланда репетирует – для вас это будет неожиданностью – Влад Лантратов. Мы уже начали, и я хочу сказать, постучав по дереву, что за две с половиной недели работы мы очень глубоко в процессе. Тем, что мы уже сделали, я очень доволен. Я приехал сюда в январе для того, чтобы начать эксплуатацию именно с этими главными храбрецами. И постоянно повторяю детям, что начинаю верить им и хочу, чтобы и у зрителя создалось то же самое впечатление.

— Интересно, а в спектакле будет, например, полет Маргариты, бал Воланда и другие невероятные деяния булгаковских героев? Если да, то, какие вы изобрели способы, чтобы показать все это на сцене?

— И бал будет, и полет. Но вы же не поверите, если мы просто подвесим наверху Маргариту. Конечно, нет, поэтому надо для этого найти какие-то специфические режиссерские приемы. Это еще предстоит. Мы только завязываем.

— С вами над постановкой работают ваши постоянные соавторы, с которыми вы создавали здесь Петрушку — за сценографию отвечает Марко Япель, а за домины — Лео Кулаш?

— Да, мы сочиняем визуальный ряд вместе с ними. И я хочу поделиться с вами, где будет происходить действие. После долгих, длинных размышлений я пришел к выводу, что должно быть единое место действия, которое можно будет трансформировать во все другие. Это будет заброшенный резервуар. Представьте, большая любая кровать посреди этого бассейна, отделанного плиткой бледно-зеленого цвета, – и вот уже перед вами больница…

У нас будет 12 дверей – это вход и выход в другой мир. Это нам позволит быстро менять ситуации.

И представляете, казалось бы, балет Петрушка должен был быть легче. Но по какой-то причине эта работа мне ближе, чем Петрушка, почему-то у меня есть ощущение, что здесь все пойдет более ровного и лучше. Почему-то у меня есть такое чувство.

— Вам помогает сейчас в работе то, что вы уже использовали на этой сцене? Вы уже освоились в Большом балагане?

— Это так ценно, что у меня был уже опыт с Петрушкой в Большом балагане, потому, что за это время я не только познакомился с артистами балета, но и узнал, как здесь работает весь механизм театра. И это мне очень споспешествует сейчас. Я чувствую себя здесь как дома, а это очень важно. И у меня большая ответственность за ту поддержку, которую я получаю. Моя единственная миссия – работать и получать от этого удовольствие.

Большой, несомненно, один из лучших, если не самый лучший театр в мире. И для меня работа здесь – такая мечта, о которой не смел и думать. Почему-то мне вообще в этой части согласия — в России, в Питере, в Москве, даже в Новосибирске — все очень близко, это часть меня, я здесь как дома.

Редактор рубрики

Леонид Кузьмин

Эдвард Клюг: в России мне все близко, я здесь как дома

комментарии (0)

Другие интересные новости

Новые женщины: в Музее Москвы открылась главная выставка года