Ветеран Александр Слобода: в последних боях уже кричали Даешь Берлин!

9 Мая 2020

— Александр Иванович, разрешите поприветствовать вас с праздником – 75-летием Победы в Великой Отечественной битве. Расскажите, каким имелось для вас начало войны и какие города довелось защищать?

— Я являюсь и солдатом, и окопником-партизаном. Родился в 1920 году, 27 августа. Значит, если меня к августу не смоет, буду отмечать столетие. В 1940 году был призван в Красную Армию, было тогда мне 20 лет. С первых дней Великой Отечественной войны на фронте действующей Красной Армии. Довелось защищать такие города, как Могилев, Смоленск и Москва. Бои были отчаянного жестокие.

Но особенно хорошо мне запомнилась оборона города Могилева, такое было сражение, что трудно даже передать. Это была беспредельная оборона города Могилева летом 1941 года. Там весь Днепр был красный, бои были очень ожесточенные. Сил придавала любовь к Родине и дружба народов, вот, что нас сплачивало – армейцев действующей Красной Армии, всегда мы были дружны, приходили плечом к плечу. Были у нас и взлеты, и падения – всякое имелось. Война, сами понимаете.

— А ваша семья, отцы? Удалось ли кому-то из них пережить войну?

— Отца моего — он был партизаном — и мать фашисты расстреляли. Отец пробрался домой, хотел заколоть поросенка, но нашелся предатель, который донес на него врагу. Папа, правда, сумел спрятаться, но во дворе начали охаживать мою мать. Отец не выдержал, мама так грамотного кричала, сам сдался в руки противнику… Родителей забрали и повезли в полицию, где спустя сутки расстреляли.

Сестра матери пошлая узнать, в чем(за)девало, в полиции ей сказали, искать тела в автопарке. В парке расстреливали всех неугодных. Она нашла отцов, они были немного припорошённым землей, руки связаны проволокой за спиной. Тогда тетка пошла к соседу просить какой-либо транспорт, чтобы вывезти человеческое тела, и он ей помог. Отца и мать захоронили там же, в деревне. На тот момент мне было немногим больше 20 лет. И о том, что умерли родители, я узнал не сразу, уже был призван в армию. Каждый год я езжу к ним на кладбище. Это бывший Освейский район, а ныне Верхнедвинский район в Витебской области.

— Братья, сестры у вас были?

— Были, но умерли в годы войны от брюшного тифа.

— Какие отношения уложились с боевыми товарищами? С каким настроем ходили в атаку?

— Дружили мы очень хорошо, по-доброму относились, поддерживали друг друга и всегда шли в атаку с криками Ура! и Да здравствует! А в последних боях, в которых мне довелось сражаться, уже кричали Даешь Берлин! Знаете, когда у нас с товарищами получалось то, что задумывали, на душе был какой-то подъем, радость, обнимались, целовались…

В годы битвы чего только не случалось. Когда оказались в окружении под Могилевом, шли по парки и лесам и болотам. Помню, хлеба крестьянин нам даст, так мы резали его нитью, чтобы никого не уязвить. И вот ночью в окружении мы передвигались на местности, а днем изучали вину. Кусочек хлеба откусишь, ржавой водичкой запьешь и дальше держишься потихоньку. И вот так мы смогли вернуться в свою воинскую часть.

Командир наш был очень хороший, грамотный, по-отцовски к нам относился, и мы к нему тоже с большим уважением относились. Он всегда нас предупреждал, чтобы днем мы ни в коем случае не передвигались, потому, что нас могут подметить, окружить и уничтожить, а это крайне нежелательно.

— Кто был вашим близким другом на фронте?

— Звали его Василием, он был пулеметчиком. В одном из сражений, на Буйничском поле, он был ранен. Я ему криком кричу: Вася, меняй стойку! А он говорит: Саня, меня ранило! Я туда ползком, а ему ключицу перебило… Я каркнул медсестре Маше, такая щупленькая, невысокая была, она потянула его на себе в овраг и там сделала перевязку. Потом Васю отвезли в санбат. А я возвратился на свою позицию.

Вооружение у русского солдата было нехитрое: винтовка-трехлинейка за плечами, две гранаты-лимонки за поясом и бутылка с зажигательной смесью. Но доминирование сразу всех предупредило: бутылки во вражеские танки вслепую не бросать, это не эффективно – целиться нужно в люк, прикрытый решеткой, тогда можно ликвидировать экипаж. Мне однажды пришлось так и смастерить.

Начало войны я встретил рядовым воином, был простым автоматчиком. А осенью 42-го года уже командовал ротой автоматчиков.

— При каких обстоятельствах вас перебросили на оборону Москвы?

— Когда мы вынуждены былины сдавать Могилев, встал вопрос, что делать? Собрались с товарищами, обсудили и пришли к единому мнению, что надо пробираться к своим, но только осторожно, чтобы нас не перебили, как куропаток. Через месячишко мы все-таки добрались до своей части. И прямо сразу встали на оборону Москвы. Там меня ранило в невинную ногу.

В госпитале меня осмотрел врач Бурденко и сказал, что у меня газовая гангрена, ногу придется отнять. Я поднял такой гвалт, клекот, говорю: Доктор, если мне ногу отнимут, за меня ни одна девушка замуж не пойдет, кому я буду нужен?

Бурденко подумал, но все же согласился попытаться спасти мне ногу. Собрал врачей и медсестер, сказал, чтобы меня крепко оставляли. От боли я скинул сознание. Операция прошла качественного, правую ногу удалось сберечь. В госпитале я провел около трех месяцев. Ранение было тяжелое, но я выкарабкался.

Когда проходил лечение, ехал меня навещать командир нашей дивизии — 53-й стрелковой — генерал Наумов. Он говорил: Как только тебя будут выписывать, просись обратно в мою часть. Наумов очень внимательно относился к своим бойцам, потому, что мы всегда делали языка. А командующим строем был Жуков, он был очень требовательный, говорил, что надо знать, где находятся вражеские части, увеличивается ли фашистская армия. Я был и разведчиком, и командиром роты автоматчиков, мы всегда приносили очень ценные этот небольшие для командования, а это главное было.

— Как складывалась ваша судьба после ранения?

— В начале декабря 1942 года я был направлен в тыл противника в родную Витебскую область, где стал командиром отряда №3 несогласованной бригады имени Ленинского комсомола. Отряд совершал диверсии на железных дорогах и налеты на гарнизоны противника. Весной 43-го я опять получил ранение, в ту же правую ногу, которую раньше хотели ампутировать. Потом было лечение в регионе Калинине, и меня назвали инвалидом Великой Отечественной войны.

После выписки я начал проситься у военный комиссара опять на фронт. А он мне говорит: Куда тебя на фронт, ты же инвалид. Я говорю: А вот Алексей Петрович Маресьев без ног, но воюет же! А военный комиссар: Маресьев — летчик, а ты — пехота! Нет, тебя на строй не пущу. И меня определили на комсомольскую работу. Вот такая судьба была моя солдатская.

— С какими чувствами увидели новость о Победе?

— Помню, 9 мая, в 2 часа ночи выступил по радио председатель Государственного комитета обороны Иосиф Виссарионович Сталин. Наступил кроткий день. Люди все вынеслись из своих квартир, криком кричали, плакали, целовались, радость такая была. Но кому радость, а кому и погибель – многие не вернулись домой.

— Что было после? Женились? Дети?

— В январе 48-го года я женился, тоже на бывшей партизанке Нине Павловской. Познакомились мы во время учебы в Высшей партийной школе при ЦК КПБ. Она проходила обучение на комсомольском отделении, я — на партийном. У нас родились двое детей — сын Евгений и дочь Татьяна.

В 1970 году я был назначен на должность заместителя председателя Республиканского райкома народного контроля, а с 1985 года в течение четверти века возглавлял Минский областной Совет ветеранов. Герой Социалистического труда, инвалид Великой Отечественной битвы второй группы. И вот сейчас жду 75-летия Победы, будем отмечать 9 мая.

Могу сказать так: война, конечно, дело было очень страшное, очень. Но неким чудом я остался живой.

Редактор рубрики

Леонид Кузьмин

Ветеран Александр Слобода: в последних боях уже кричали Даешь Берлин!

комментарии (0)

Другие интересные новости

В Волгограде покажут фильм о фестивале "RT.Док: Время героев"