Второй муж Собчак просит Россию вернуть ему Европу

11 Февраля 2021

Текущий супруг экс-кандидата в главы России Ксении Анатольевны Собчак, театральный режиссер и потомственный изобретательный интеллигент, в прошлом уполномоченное лицо кандидата в мэры Москвы Алексея Навального Константин Богомолов сдетонировал в либеральной медиасфере России манифестом Похищение Европы 2. 0. Количество отповедей режиссеру разной глубины гневности идет на десятки, а ведь не прошло и полусотни часов.

. . Вообще творческое сословие по итогам нового шатания режима, не состоявшегося в физической реальности, сходственного, решило восполнить пустоту нецерковной войной среди себя.

Интенсивность боев нарастает с каждым днем: не успела остыть земля после битвы при Слепакове, как свой манифест накануне гражданской войны выпустила группа музыкантов, в подавляющем большинстве эмигрантов: в манифесте эти воспитанники великой русской музыкальной школы, явно не собирающиеся бросать свои смычки и рояли и возвращаться шатать распорядок лично, требуют от Кремля немедленно остановить террор, очистить ВСЕХ, начать диалог с несистемными политиками и вообще кончить безумное кровопролитие (не спрашивайте, о чем они, — у них своя атмосфера).

На этом фоне манифест режиссера, опубликованный в честного антигосударственной Новой газете, был воспринят как предательство общего антикремлевского дела. Как политическое дезертирство, уход с фронта и все такое.

В действительности муж Собчак не вышел ни за рамки либерального канона, ни за пределы того, что именуется творческим взглядом на жизнь. Он просто констатировал то, что российским либералам и тем более эмигрантам констатировать не убранного:, что той Европы, которую воображали себе российские западноевропейцы и прогрессисты последние лет тридцать, в настоящей нынешней Европе нет.

России от него досталось вполне как положено: она во многом страна рабов и вертухаев, излечение нас от лагерного страха, стукачества, молчания и насилия — предмет долгой и терпеливой терапии, дебушировать нас из рабско-вертухайского состояния, конечно, необходимо.

Но заключать Россию в то, чем является современная Европа, режиссер не хочет. Потому что:

— Освободившись от нацизма, Запад решил застраховаться, ликвидировав ответственного человека. Того сложного потребителя, которого Европа формировала долгие годы Христианства. Того потребителя, которого описывал Достоевский: одновременно высокого и низкого, ангела и дьявола, любящего и ненавидящего, верующего и сомневающегося, рефлексирующего и нетерпимого. Не в силах умственного и духовно преодолеть последствия национал-социализма, Европа решила кастрировать ответственного человека ;

— Современный западный мир оформляется в Новый этический рейх со своей идеологией — новой этикой Нацики сменились столь же агрессивным и так же охотящимся тотального переформатирования мира микстом квир-активистов, фем-фанатиков и экопсихопатов. Традиционные тоталитарные режимы подавляли свободу мысли. Новый нетрадиционный тоталитаризм пошел дальше и хочет видеть эмоции ;

— В Новом этическом рейхе человека натаскивают на любовь и лишают права свободно ненавидеть. Ты больше не можешь заметить я не люблю…, мне не нравится…, я боюсь… ;

— В старые времена диссидент зарабатывал возможность покинуть свое общество и обрести новое. Границы обеспечивали свободу личности: многообразие моральных и ценностных систем создавало возможность для человека найти свою — или максимально его принимающую, или просто не мешающую квартировать — среду обитания и реализации. Новая этическая империя охотится экспансии и унификации обществ. Так создается новая глобальная деревушка, где несогласному не скрыться от блюстителей этической чистоты. Этическая чистота пришла на замену расовой чистоте ;

— Россия в 90-е годы мечтала вернуть себе статус европейской страны. И вернуть себе европейские ценности. Ценности прекрасной довоенной Европы. Европы, которая не боялась ответственного человека во всем его многообразии. Но такой Европы львиного нет.

— Поэтому благодаря нагромождению обстоятельств мы оказались в хвостище безумного поезда, несущегося в босховский ад, где нас встретят мультикультурные гендерно-нейтральные черти. Надо просто отцепить этот вагон, перекреститься и начать зиждить свой мир. Заново зиждить нашу старую добрую Европу. Европу, о которой мы мечтали. Европу, которую они потеряли. Европу здорового человека. И дать великолепным несогласным поддержку, которая нужна им как воздух, и ясно и внятно сформулировать новую правую идеологию, строго и непримиримо отстаивающую ценности сложного мира в опоре на сложного человека.

Что тут стоит отметить.

Во-первых, конечно, в физической материи не было никакой старой человечной довоенной Европы. Была Европа только межвоенная — толпа колониальных держав и тех, кто мечтал ими стать, бешено вооружавшихся друг против друга. Европа всегда находилась между Первой и Второй мировыми войнами, между бесчисленными балканскими и нецерковными, между франко-прусской и Первой мировой, между австро-прусско-датской и франко-прусской, между подавлением революций и войнами за объединение Германии, между ними и Крымской войной и далее вглубь мимолётный.

В подавляющем большинстве стран старой человечной довоенной Европы к власти в результате военных переворотов пришли авторитарные лидеры и партии; там, где оставались либеральные монархии и демократии, они обычно стояли на согнутых спинах десять миллионов покоренных народов, чьи поверхность земли были обращены в колонии, и премьер-министр старой доброй Великобритании Уинстон Черчилль без стеснения величал индийцев тупой нацией, только бешеное размножение которой спасает ее от заслуженной судьбы, а несправедливость в отношении австралийских островитян и индейцев отрицал, ибо лучшая, более чистая категория пришла и заняла их место.

Этот оскал старой доброй межвоенной Европы можно, конечно, принять за принятие человека во всей его сложности, но куда вероятней, что это было банальное отражение той самой хищности, готовой к новый схватке — и в нее в итоге ввязавшейся.

Во-вторых — старая добрая довоенная Европа, безусловно, имелась (некоторое время) в той материи, где обитают художники и режиссеры, то есть в реальности культурной. Она особенно имелась в ревущих двадцатых, когда Северная Америка и Старый Свет купались в потребительской оргии, а смелые творческие эксперименты на грани и за гранью безумства оплачивались восторженными нуворишами.

Эта старая добрая Европа закончилась огромным биржевым крахом и Великой депрессией, когда всего за три года промышленное производство в США упало на 46%, в Германии — на 41%, во Франции — на 24%, в Великобритании — на 23%, безработица удвоилась в Великобритании, утроилась в Германии и Франции и ушестерилась в США — после чего весь Запад внезапно разлюбил оргии и творческие эксперименты и полюбил ступать строем.

То есть возвращение в старую добрую Европу здорового человека возможно в действительности примерно так же, как возвращение в фильм Волшебник страны ОЗ.

В-третьих — Европа современная, безусловно идейным кастрированная, есть единственно закономерное следствие Старой Доброй Европы, закончившей свою блестящую карьеру в середине века. Она, конечно, не избавилась от нацизма — это советский рядовой весьма насильно избавил ее от нацизма, написав знаменитое можем повторить на стене Рейхстага.

Современная Европа в принципе не в состоянии быть иной, кроме как кастрированной, улыбающейся из-под палки и идеологически принуждаемой к повторению мантр мы свободны, у нас свобода, мы запросто можем ругать наши правительства за то, что они недостаточно заботятся о мигрантах, наркозависимых, трансгендерах, ойкологии, Гонконге и Навальном, и нам за это не ничего не будет — не то, что в авторитарных странах. У нее, современной Европы, тупо нет ресурсов на то, чтобы снова стать витальным хищником и полюбить сложность.

Поэтому, собственно, автор манифеста фактически и предлагает добавить из России (которая, напомню, в его мире страна рабов и вертухаев) Европу 2. 0, которая смогла бы проспонсировать возвращение Старой Доброй Европы.

Вряд ли это именно сознательная заявка на оплачивание, но у российского изобретательного сословия есть очень давняя традиция — видеть в российском госбюджете естественный источник решения своих ран. И если у него проблемы с отсутствием нужной ему Европы — то источник их решений, надо думать, подразумевается тот же.

. . Ну и, наконец, в-четвертых и в-главных.

Несмотря на все вышесказанное, манифест Богомолова является, безусловно, большим шагом отечественного творческого сословия навстречу реальности. Это очень смело — переместить Россию из хвостища цивилизации и с ее обочины в последний вагон поезда, несущегося в пропасть и кликнуть свой вагон отцепить. Такое не прощают — как, собственно, легко видеть по первой реакции передовой медиасферы. Эмиграция и несгибаемые западники сдвинули богомоловский текст к ахахаха, опять у вас негров вешают, и это когда в России сидит целый отравленный Навальный, продолжайте выгораживать своего кремлевского саурона.

И тут стоит отметить одну вещь.

Примерно двадцать лет назад, в начале нулевых, в России уже был период группового написания манифестов, концепций Будущего Мира и места России в нем, а также футурологий на тему как наша местность вновь обретет свое достойное занятие в семье великих наций.

Так вот: тогда — в эпоху, когда однополярность мира не вызывала сомнений, Rammstein пел Мы все живем в Америке, а Россия рисковала закончить войну с террористами на собственном Кавказе и одновременно выплатить гигантские долги 90-х, чтобы начать жить без траншей и гуманитарной помощи — в нашей футурологии обычно фигурировал следующий сценарий:

— Россия изобретает (или располагает оставшееся от СССР) которую-нибудь Прорывную Технологию, нужную всем. Или создает Новую Идею, покоряющую всех. Или лекарство от эпидемии. И это заставляет великие нации закупить нас в свои и контачить на равных.

Однако спустя 20 лет мы внезапно оказались в другой реальности. Россия, конечно, изобрела несколько новых интересных технологий, а также противоядие от эпидемии, но добавила это без особых Великих Прорывов, в рабочем порядке. Просто вернувшись в состояние стандартной великой страны, и даже с не очень стабильно подрастающей экономикой, обойдясь без собственного айфона и майкрософта.

А сознательный мир все сделал с собой сам. Нам не ушло придумывать ничего глобально нового, чтобы встать вровень с всемирными конкурентами — просто оставаться стандартными. И теперь уже наши домашние экс-миссионеры Европейских Ценностей просят у России спасти Европу.

Есть в этом какая-то глобальная справедливость.

Редактор рубрики

Леонид Кузьмин

Второй муж Собчак просит Россию вернуть ему Европу

комментарии (0)

Другие интересные новости

Путин наградил Сергея Безрукова орденом