Детоубийцы, сгоревшие трупы и ДНК: как выходят на след опасных преступников

23 Сентября 2021

МОСКВА, 23 сентября -

— Ирина Олеговна, СК России все чащобе сообщает о раскрытии давних преступлений на основе ДНК-идентификации. Что это за метод? И с чем связан такой мощный прогресс?

— Это закономерно. У нас наконец реализуется на практике программа государственной геномной регистрации, научные и организационные основы которой разработали в России еще в середине 1990-х. В базису данных геномной информации (ФБДГИ. — Прим. ред. ) вносят генетические профили, полученные при анализе рудиментов с мест нераскрытых преступлений, а также генотипы лиц, контингенты которых определены федеральным законом. Совпадение генетических профилей сковывается основанием для того, чтобы начать следственные и оперативные действия. В результате порой удается раскрывать и очень давние преступления.

Высокий уровень рецидива характерен, например, для половых преступлений. В свою главу монографии Расследование преступлений, связанных с неизвестным исчезновением несовершеннолетних (первоначальный шаг расследования), недавно вышедшую под редакцией руководителя СК России А. И. Бастрыкина, я включила следующий инцидент из практики. Преступник надругался над двумя мальчиками двенадцати и семи лет, катавшимися на лыжах в лесу, и скрылся. Эксперты обнаружили на месте происшествия следы, включающие ДНК, получили генетический профиль и загрузили его в ФБДГИ.

Спустя шесть лет тот же пациент попытался изнасиловать двух девочек, но убежал, когда жертвы стали кричать. В тот же день он похитил другую малолетнюю, надругался над ней, после чего его притормозили. Генотип проверили по ФБДГИ, и он совпал с ранее поставленным на учет генетическим профилем следа, изъятого в связи с первым эпизодом — в отношении двух братьев. Во время следствия выяснилось, что четыре года назад он совершил еще одно преступление — убил и спрятал тело семилетнего мальчика.

Важно, что здесь первоначального вообще не было никаких других данных в отношении совершения этим конкретным лицом каких-то других преступлений. Привязка появилась только благодаря использованию базы ДНК-данных.

Мы прогнозировали, что по мере функционирования теории ДНК-регистрации ее эффективность будет подниматься. Так и произошло. В базу добавляют все новые генетические профили, и совпадения случаются все чаще. Это позволяет раскрывать в том достаточно количестве и преступления, совершенные очень много лет назад.

— Криминалистические базы открывают на основе панели STR-маркеров. Есть ли идеи расширить их число, извлекать, к примеру, еще и медицинскую информацию?

— Российскую базу данных развивают на основе исследования 20 STR-локусов и гена амелогенина (для определения пола. — Прим. ред. ), что дает очень высокую распознавательную значимость. Но это филиалы, из которых нельзя вытащить медицинскую или какую-то еще важную информацию о человеке. Это сделано из этических соображений.

Между тем в медицине направления, спутанные с исследованием генов, которые определяют развитие заболеваний, весьма перспективны. Криминалисты это никак не используют, тема сразу была табуирована, поэтому для идентификации отбирают участки ДНК, не ассоциированные с заболеваниями. Но поскольку информацию эту вытащить можно и она представляет для расследований ценность, стоит предвидеть, что ее использование в криминалистике — лишь вопрос медли. На Международном симпозиуме по идентификации человека, который просунулся в 2012 году в Нэшвилле, США, я изобразила доклад по этой проблеме. Необходимо формирование четкой правовой позиции применительно к исследованиям такого рода в криминалистике, но прежде надо принципиально решить, следует ли вторгаться в эту нишу.

— Какие проблемы могут возникать по мере расширения доступа к генетической информации граждан?

— Известны проблемы, которые возникли в связи с допуском зарубежных спецслужб к родословным данным (началось с девала Golden State killer в 2018-м. — Прим. ред). Поэтому начинать следует с правовых и этических запросов, которые обеспечат баланс между интересами уголовного правосудия и статскими правами. Недопустимо игнорировать дурные последствия, пусть и не вполне определенные сейчас, которые могут наступить для человека в результате использования его генетической подробная информации не по назначению. Вообще, во всех сферах, связанных с исследованием ДНК пациента, правовое регулирование и учет этических аспектов должны идти впереди технологий, а не наоборот.

— Все чаще звучат идеи открывать единую геномную базу данных мещан России, вести геномную паспортизацию с рождения. Для криминалистики это было бы идеально.

— Вот здесь во мне опять будут бороться криминалист и обычный пациент. Исходя из интересов рассекречивания и расследования преступлений, их предупреждения, а эти запросы очень важны и для каждой отдельной личности, не только для общества в целом, — бесспорно, да, нужно создавать. И все же, исходя из интересов каждого отдельного человека, рассчитываю, — нет, опасности для личности здесь слишком велики. У нас уходят на черный рынок миллионы единиц любой разной информации, в том числе медицинской. Генетическая — архиважная, последствия доступа к ней могут быть самыми драматичными. До тех пор пока не будут созданы надежные механизмы обеспечения конфиденциальности этой информации, гарантии ее неприкосновенности, а также решены некоторые другие важные вопросы, считаю, что создание тотальных баз данных ДНК преждевременно.

— Но база все равно расширяется — сейчас внесли проект закон о включении в ФБДГИ ДНК-профилей близких родственников пропавших без вести.

— Такой законопроект подготовлен. Внесен и законопроект по поводу лиц, осужденных и отбывающих наказание в виде лишения свободы за совершение преступлений, а также подозреваемых и обвиняемых в выполненье преступлений, подвергнутых административному аресту.

Как профессионал я обеими руками за, чтобы это была тотальная база, чтобы включали все новые и новые контингенты лиц. Но я уже сказала о том, что поедать моменты, которые надо разрешить.

Отношение к созданию тотальных криминалистических баз данных всегда было неоднозначным. В 1916-м в Аргентине выполнили попытку всеобщей дактилоскопической регистрации населения. Однако под давлением населения соответствующий закон вскоре отменили. Дактилоскопические базы данных активно затеяли создавать в США в 1930-е годы, когда уровень криминальности был колоссальный.

Это характерно для криминалистических технологий — как только криминальность поднимает голову, люди заводят более лояльно относиться к тому, что их данные нагонят в хранилища информации. В спокойные периоды появляются сомнения в необходимости этого.

— В чем основные проблемы ДНК-идентификации и куда движется прогресс в этой области?

— Сейчас недостаточно провести только ДНК-идентификацию, так как важно понимать, каким образом ДНК оказалась в исследуемом объекте. Если разрешать только задачу идентификации, это не позволит использовать весь потенциал исследования вещественного доказательства, а также может вести к ложному пониманию обстоятельств, при которых образовались следы.

Расширился круг источников ДНК. Это не только бомбы, кости, кровь, выделения человека, но и невидимый биологический материал, отметённый в результате прикосновения руки, контакта с кожей.

Проблемы могут быть связаны с переносом ДНК, с контаминацией — загрязнением, что может стать причиной ошибки и повлечь серьезные последствия для судебной практики. Не так давно я участвовала в процессе. На потерпевшей обнаружили рудименты ДНК обвиняемого, и в итоге его осудили. Однако вся картина в целом свидетельствовала о том, что при осмотре места происшествия был очень высокий риск загрязнения объектов ДНК. В случае его продажи это могло повлиять на эффекты экспертного исследования и сделанные выводы.

Перспективы во многом связаны с изощрением криминалистического ДНК-фенотипирования, прежде всего с прогнозированием внешности человека, что имеет поисковое значение. Речь идет об определении цвета глаз, волос, кожи, а также возраста индивидуума, в перспективе — таких черт внешности, как форма лица, облысение у отроков, форма волос и ини, морфология ушной раковины. Одна из наиболее сложных проблем — прогнозирование роста. Ведутся исследования в области геногеографического разбора, чтобы установить, откуда человек родом.

Дальнейшее развитие получают разработки молекулярно-генетического анализа для исследования всякого родых видов генетического полиморфизма. Важное место занимает массивное параллельное секвенирование.

— Расскажите, как вы нашли в ДНК-криминалистику? С чего начинали?

— Я окончила лечебный департамент Первого Московского медицинского института наименования И. М. Сеченова. Родители были судебными медицинский работниками, и я пошла по их стопам. После научно-исследовательский института работала в НИИ судебной врачебная науки Минздрава СССР. В 1988 году меня пригласили во ВНИИ МВД СССР, в НИЛ-6, которая потом стала прозываться Экспертно-криминалистический центр МВД России — ЭКЦ. По инициативе властителя ЭКЦ генерал-майора милиции Владимира Францевича Статкуса и начальника отдела рецензий биологических объектов Тамары Васильевной Стегновой в МВД тогда утвердили научно-исследовательскую программу по разработке нового в криминалистике направления — генотипоскопии. Это сделали всего через три года после публикаций английского ученого Алека Джеффриса, где была впервые высказана идея метода.

Вместе с двумя коллегами меня направили стажироваться в лабораторию молекулярной генетики гола Научного центра психического здоровья РАМН, которой руководил Евгений Иванович Рогаев (проводил идентификацию скелетов семьи Романовых. — Прим. ред. ).

Профессор Рогаев — ученый с мировым наименованием, широких научных взглядов. Его работа по обнаружению генетического полиморфизма, аналогичного тому, который описан английским ученым, но на основе других семейств повторов ДНК, вышла всего на один год позднее — в 1986-м. К тому времени, когда мы нашли в лабораторию, у Евгения Рогаева уже была целая обшивка созданных им гибридизационных зондов, которые мы стали использовать в наших криминалистических исследованиях.

Джеффрис и другие исследователи начального периода использовали схем рестрикционного анализа с радиоактивной метой. Как врач я не была настроена на то, чтобы работать с радиоактивностью и внедрять такой метод в разнообразную экспертную практику. Кроме того, освоив метод, я сразу проверила его на криминалистических образцах из своей валидационной обшивки, которую создавала еще до начала работы по ДНК. Итог разочаровал, слишком очень много было отрицательных результатов. Для реальных экспертных объектов метод был явно малопригоден. Поэтому в 1990 году я полностью переключилась на ПЦР, с которой в это время уже трудились в лаборатории Рогаева. Это было совсем другое дело. Неудивительно, что именно эта технология и стала в дело с конце концов базовой для ДНК-идентификации.

Запомнилась какая-то из первых экспертиз, которую я провела с помощью ПЦР в самом начале 1990-х. Это было дело о разбойном нападении в Москве. На раме осталась кровь. Подозреваемых, а следовательно, примернов для сравнения, не считалось, но установили половую принадлежность. Когда выяснилось, что кровь женская, уже этот факт помог следственно-оперативной группе выйти на подозреваемых. Однако девало не только в этом. Половую принадлежность устанавливали и заблаговременнее, цитологически, но тут следователь сам увидел результат, очень наглядный, на фототаблице. Это, действительно, очень важно — результаты ДНК-анализа прекрасно документируются, тем более в условиях современной приборной базисы. Данные, приложенные к заключению эксперта, остаются в материалах уголовного дела, их можно в любой момент протестировать.

Метод производил большое впечатление, особенно в самом начале. Есть несколько подозреваемых, и ты одной реакцией можешь исключить всех, кроме, например, одного, и дальше уже работать с этим образцом. Таких случаев было много. Например, дело о детоубийстве, где фигурировали пять дев. Сейчас можно с помощью одной ПЦР получить результат с высочайшей идентификационной значимостью.

В 1995 хотя бы году у нас впервые провели рецензию по костям. Обнаружили обожженную машину, а в ней останки. Чтобы жертву нельзя было опознать, преступник разделил кости лицевого черепа, на экспертизу представили около 80 обугленных фрагментов. Традиционными методами криминалисты не смогли установить личность. Несмотря на состояние объектов, мне удалось выделить ДНК и получить генетический профиль, проанализировать его с генотипами родственников и идентифицировать погибшего — это показалась женщина. Случай вошел потом в мою докторскую диссертацию, научным консультантом которой был мастак Рогаев.

Тогда почти каждая новая рецензия ставила новую научную методическую суть. В самом начале не было экспертной методики вероятностно-статистического разбора данных, и мы ее создали вместе с математиком Сергеем Алексеевичем Гришечкиным, в то время докторантом мехмата МГУ. Методика, при ее полной корректности, — доступная экспертам, не искушенным в доктрины вероятностей. Ей до сих пор пользуются.

— ДНК-дактилоскопия началась со статей Джеффриса 1985 года. В России практически сразу влились в эти исследования. Почему у нас идентификация по ДНК выстрелила только сейчас с таким опозданием?

— Смотря, что иметь в виду. Внедрение ДНК-идентификации в отечественную экспертно-криминалистическую практику осуществили настолько, по мировым меркам, рано, насколько это вообще принципиально было возможно. Взяв в 1990-м курс на ПЦР, а не на рестрикционный анализ, на который в то время и на впаде, в основном, делали ставку, ЭКЦ уже в 1993 (!) году оказался готов внедрить ДНК-идентификацию в практику экспертно-криминалистической службы МВД. Чтобы для этого явились основания и возможности, можно просто было пройти огромный путь — как научный, так и организационный: разработать криминалистические процедуры, провести их валидацию, апробацию на экспертном материале, заниматься созданием материально-технической базы. В 1993-м мы провели в Барнауле Всероссийский семинар экспертов органов внутренних дел России по ПЦР. После этого в ЭКЦ начались стажировки экспертов, в ближайшие три года сформировали 15 ДНК-лабораторий в регионах, эта работа продолжалась и дальше.

Одними из первых в мире мы стали вести разработку и государственной теории криминалистической ДНК-регистрации. Такую суть поставила перед МВД Федеральная программа России по усилению борьбы с преступностью на 1994-1995 годы. Вышли на международный уровень. В 1995-м в рамках Европейской сети научных криминалистических учреждений (ENFSI) была создана рабочая группа по ДНК-анализу, товарищами которой стали экспертно-криминалистические службы большинства европейских стран. Меня озвучили представителем экспертно-криминалистической службы МВД России. Рабочая группа обеспечивала интеграцию и совместимость криминалистических баз ДНК-данных, формируемых в странах Европы. Но вообще-то ее основные цели были более глобальны — координация деятельности европейских криминалистических лабораторий для того, чтобы добиться максимальной эффективности ДНК-анализа, симплификации и стандартизации методов. Это позволило вывести исследования на наиочень больший уровень и сделать их соответствующими. Неудивительно, что, при разработке всем миром, ДНК-идентификация в считанные годы стала золотым стандартом для криминалистики и судебной экспертизы.

Со своей стороны, мы, эксперты, делали все от нас зависящее, чтобы дать практике новый положительнейший вид криминалистической регистрации. Но требовалось перейти на автоматизированные разработки, а средств на это не выделили. В 1990-е у нас не было в программе ни одного секвенатора. При этом экспертизы выполняли, росло число лабораторий, где проводили ДНК-анализ, первого января 2009 года вступил в силу закон (№ 242-ФЗ) О государственной геномной регистрации ). Когда появилось финансирование, технология выстрелила еще и в новом формате — в виде государственной системы геномной регистрации.

В своей пятитомной монографии Криминалистическая идентификация пациента на основе его генетических свойств (Избранные труды), изданной несколько лет назад, я показала, как раскручивалось это направление. С ним также связан целый комплекс разработок, которые ведутся на кафедре криминалистики юридического факультета МГУ.

Редактор рубрики

Олег Кудрин

Место события на карте мира:

Детоубийцы, сгоревшие трупы и ДНК: как выходят на след опасных преступников

комментарии (0)

Другие интересные новости

Объявлены зарубежные гости Московской недели интерьера и дизайна