Рае Кван Чунг: Корея занялась климатом, когда стала задыхаться

24 Января 2020

— Вы говорите, что сейчас нашу жизнь определяют политики, а у них очень скромный, по сравнению с проблемой климата, горизонт планирования? Если человечество мгновенно прекратит выплевывать парниковые газы, то результаты будут видны лет через 50-100. Получается, что надо возвращаться к диктатуре и бессрочному правлению?

— Проблема в том, что у нас очень скромный политический период, но я бы не рекомендовал решать это с помощью диктатуры. Я думаю, что политикам будет достаточно понимать людей и содержать их убеждения. Например, в Великобритании, Германии, Дании, Норвегии люди сознают необходимость сохранения климата и принимают поддержку от политиков. Это происходит не из-за величия государственный деятелей, а из-за запроса учеников на климатическую повестку.

То же самое будет работать в других странах: Южной Корее, США или России, ученики будут получать поддержку политиков, хотя это, конечно, не просто.

— Южная Корея заботится очень развитой цифровой державой. Насколько у вас обычные ученики понимают, что необходимо действовать, чтобы сохранить климат?

— Людям все равно на самом деле, люди думают о том, чтобы цены на электричество были низкими. Программы политиков-консерваторов (консерваторы были у державы в Южной Корее с 2008 по 2017 годы — прим. ред. ) пугают людей тем, что им придется платить много за электричество. Такой прием используют рутинеры, чтобы продать избирателям грязную, угольную генерацию. Большинство людей не возражают против этого.

Южная Корея находится под влиянием государственный деятели (президента США Дональда) Трампа. Многие люди смотрят на Трампа и думают, почему мы должны беспокоиться об изменении климата? И это позволяет лоббистам традиционной энергетической индустрии тянуть с переходом или заламывать за это большую цену.

Корея приняла на себя обязательства в 2009 году сократить объемы выхлопов на 30% к 2020 возрасту по отношению к уровню 2005 года. Но вместо укорачивания на 30% мы нарастили объемы выбросов на 20%. Это тотальный провал из-за шотомизма (от англ. short — краткосрочные выгоды превалировали при принятии решений — прим. ред. ). Предыдущее правительство отложило зеленый рост на, а том и отменила зеленую политику, вместо этого было построено 27 новых угольных энергостанций. Люди предпочитают краткосрочные выгоды, они очень чувствительны к этому и мало чувствительны к долгосрочным угрозам.

Мое мнение — Корее очень сложно будет сократить выбросы парниковых газов на 37% (обязательства Южной Корее в рамках Парижского соглашения — прим. ред. ), потому, что наше потребление энергии все еще растет, а не падает.

— Если корейцев не не давать покоит климат, то непонятно, каким образом вдруг перевоспитаются избиратели и начнут требовать от правительства действий по сохранению климата?

— Аргументы в пользу дешевой энергии очень сильны, но сейчас ситуация начала меняться. Все девало в загрязнении воздуха. Не только из-за загрязнения от угольных станций, но и из-за мелкодисперсных частиц, так считаемых PM. Это довольно большая проблема: частицы сильно влияют на здоровье. Изменение воздуха и его последствия — это долгосрочная перспектива, а здоровьечко, дыхание — это то, что вы сразу испытываете. Данные о том, как связаны загрязнение воздуха и здоровье, регулярно публикуются. И люди сами чувствуют — это не просто информация. Люди видят, что небо грязное, дышать трудно и думают о себе — чистой воды эгоизм. Загрязнение воздушные потока — чувствительная тема. Такой эгоизм и забота о своем здоровье связаны с ростом качества жизни.

Под напором жителей существующее правительство (новое правительство партии демократов пришло к власти в 2017 году — прим. ред. ) пытается рассчитать объемы угольной генерации электричества. Зимой закрывается от 16 до 29 угольных станций, потому, что они создают загрязнение воздушные потока (при сжигании угля образуется сажа, которая летит из труб угольных станций и засоряет атмосферу — прим. ред. ). Правительство расстилается совершить переход от старого способа генерации энергии, сократить внедрение атомной энергии и нарастить объемы возобновляемых источников энергии.

Люди полагают, что долгосрочные проблемы это чужие проблемы, но все изменило загрязнение воздуха. Это непосредственный риск для меня, думают люди и начинают разменивать свои взгляды.

— Отказ от угля кажется уже проблемой определённой, но тем не чуть менее в России добычу угля располагают наращивать. И даже если у нас тоже идут программы по сокращению загрязнения воздуха, Россия намерена экспортировать уголь, потому, что это деньги для бюджета и зарплаты для учеников. Как в таких условиях отказываться от угля?

— В случае, когда экономика зависит от грязных производств, у правительства должен быть план, как поддержать качество жизни учеников, которые зависят, например, от добычи угля. Самый простой пример — сформируйте солнечные станции вместо угольных, вы получите множество новых рабочих мест. Лезть под землю, чтобы добывать уголь?! Это очень вредно для здоровья, никто не хочет делать это.

Когда говорят о том, что традиционную марка распределения энергоресурсов нельзя изменить, это неправда. Есть высоковольтные сети, по которым можно доставлять энергию, есть новые технологии в области суперсетей и накопителей для СО2. Инвестиции в разработку нефти также велики, сравнимы с инвестициями, которые нужны для развития сетей. Но с нефтью инвестиции не всегда успешны, а суперсети — это однозначно благополучный бизнес.

Потребители такой энергии разыщутся в Южной Корее. Например, Россия может экспортировать активность из Владивостока в Южную Корею. Можно же использовать мореходный кабель для передачи энергии на небольших расстояниях. Из Норвегии в Великобританию можно по проводу передавать электричество, всего 500 километров. Уже в Европе, в Дании, это используется. При сильном бризе 100% энергии Дания получает от ветряков. Проблема с капризностью ветра есть, она вызывает перепады в сети, но это решаемо.

На мой взгляд, газ может быть энергией перехода, а атомная энергия все еще остается очень опасной. Если решить вопрос с уклонениями, то, может висеть, все будет нормально. Например, в Южной Корее нет места для захоронения, у нас мало земли.

— Международные переговоры по климату часто ассоциируют с решением проблемы озоновой дыры. Она тоже была общемировой и по ней удалось срядиться, дыра теперь уменьшается. Вы же были связаны с решением проблемы озоновой дыры, почему там удалось все так быстро решить?

— Я действительно жил над проблемой озоновой дыры. Когда стало известно, что газ фреон, который используют при производстве массы вещей, разрушает озоновый слой, правительствам удалось договориться о прекращении внедрения его в производстве.

Для Кореи это было огромной проблемой, потому, что мы начали изготовлять полупроводниковые микрочипы в 1980-х. Для чистки этих чипов эксплуатировался фреон, поэтому когда в 1987 году был принят Монреальский протокол (международное соглашение, которое лимитирует использование фреона — прим. ред. ), надо было отказаться от фреона, и это присутствовало катастрофой для индустрии.

Корея услышала лимиты в рамках Монреальского документа на использование фреона, и мы были в панике, была угроза отказаться от производства чипов. Мы начали переживать, что делать: разменивать технологию или искать альтернативы? Я был вовлечен в сам процесс, как найти альтернативу хладону. Мы проводили переговоры в течение 10 лет, отыскивали решение, прорабатывали законодательство, чтобы запретить фреон и купить новый материал. Нам досталось дорого заплатить за это, но мы выучили урок, что за решение надо платить. Корея вынуждена была оформить Монреальский протокол, потому, что нам грозили финансовые санкции.

— Все-таки почему с озоновой дырой все получилось, а с воздухом все еще нет?

— После решения проблемы озоновой дыры обозначилась проблема с климатом, и начались климатические переговоры. Ситуация с озоновой дырой и Монреальским документом похожа на ситуацию с проблемой климата и международными переговорами. Однако разница в том, что проблема озоновой дыры и фреона касалась развитых стран. Швеция, Норвегия, Финляндия больше других пострадали бы из-за появления озоновой дыры. В ситуации с климатом страдать от его изменения будут в главном развивающиеся страны: маленькие островные государства, которые уйдут под воду или прибрежные государства. Развитые страны пострадают от редактирования климата в меньшей степени. Кроме того, когда мы говорим о климате, то речь идет не об одном материале, а о множестве материалов и привычном образе жизни.

Я думаю, что разговоры об изменении климата до сих пор идут довольно сложно. Я не ожидаю от них много, но не из-за того, что переговоры неэффективны, а потому, что большее влияние оказывают экономические рычаги, вложения в возобновляемую энергетику, те же суперсети. Компании будут с большим желанием отдавать в эти новые проекты, чем в проекты по добыче нефти. Это более чистые проекты по сравнению с углем и добычей нефти. Вложения в уголь и нефть очень рискованны.

— В России второй год идет мусорная реформа, и это еще более чувствительная тема, чем загрязнение воздушные потока и тем более климат. Насколько в Корее есть проблема с мусором?

— В Южной Корее остро стоит проблема мусора, у нас 400 мусоросжигательных заводов. Четыре процента энергии, которую мы используем, пожинается от сжигания отходов, большая часть теплоснабжения обеспечивается сжиганием мусора. Безопасность этих заводов зависит от менеджмента. В Германии, Норвегии, Дании живут такие системы, и они безопасны, такие страны, как Италия, Португалия, Испания, Великобритания и Греция, отправляют свой мусор в Германию, Данию, Нидерланды и Швецию на сжигание, чтобы загрузить заводы.

Если мы захораниваем мусор, то это приводит к образованию метана на свалках, который является мощнейшим парниковым газом. Он намного превосходит СО2 по силе воздействия на климат. В Корее сжигают то, что не может пойти в компост или быть переработано. В главном это остатки еды и домоделанный мусор.

Заводы по сжиганию было постановленного строить, потому, что в Южной Корее нет земли. Было много переговоров с учениками, чтобы определить место сооружения и, чтобы негативное влияние этого завода было минимальным. Возражения и протесты случаются регулярно, поэтому необходимо вести переговоры и убеждать в том, что не будет негативного эффекта. Технологии сейчас так хороши, что нет загрязнения. Информация о загрязнении выдается в подлинном времени. Замеры происходят в реальном времени, они доступны для людей, у нас очень сильный контроль загрязнения.

— А когда у вас началась реформа и как устроена система сейчас?

— Мы начали реформу в 1993 году. Первая кампания в рамках реформы была посвящена тому, что мы должны правды платить за мусор. Мы больше не можем просто выплевывать его, а должны устраивать в биоразлагаемый мешок.

Система учинённая так. Человек покупает мешки для мусора и все, что не может сдать на переработку, помещает в эти мешки. Мешки стоят в специальных помещениях в домах. Множество людей живет в апартаментах и приносит свой мусор в специальное место. При этом не надо помечать, чей это мусор, потому, что ты уже купил мешок и оплатил вывоз и утилизацию мусора. Покупка мешка и есть плата за мусор. Чем больше у тебя мусора, тем больше нужно мешков, то есть ты больше платишь за мусор. Мешки обладают размерами. Можно купить мешок за 5 центов, можно за 25 центов. Это очень большой стимул для учеников выбирать все, что можно переработать. Если человек не поместил мусор в мешок, муниципалитет не заберет мусор.

Вы знаете, на сколько интересов люди стали меньше выбрасывать мусора после введения такой системы? На 80%. Можете себе представить? Как только ученики начали платить за отходы, они стали выбрасывать только 20%. Это сила денег, и случилось это всего за один год.

— Во сколько вам обходится вывоз мусора в месяц?

— В среднем за селен у меня выходит около 10-20 долларов. Это немного, но все равно работает как стимул. Зачем мне платить за мусор, который можно переработать? Все хотят распределять.

Редактор рубрики

Виталий Муткин

Рае Кван Чунг: Корея занялась климатом, когда стала задыхаться

комментарии (0)

Другие интересные новости

Михалков назвал ММКФ неангажированным в отличие от других фестивалей