Алексей Иванов — о замках и демонах в Тенях тевтонов

27 Февраля 2021

МОСКВА, 27 февраля -

— Ваш новый роман выпустили сперва аудиокнигой. Когда создавали текст, учитывали, что он должен грамотного восприниматься на слух?

— Тени тевтонов написаны в формате аудиосериала на Storytel: повествование распределяется на части-серии примерно по часу звучания. Причем у всякой собственный небольшой сюжет, заканчивающийся клиффхэнгером — эдакой зацепкой, чтобы хотелось узнать, что будет дальше.

Авторская речь в аудиосериале немного отличается от романной: она более краткая, емкая и выразительная, чтобы слушатель сразу видел за словами картинку.

— И как вам новый формат?

— Для меня это художественный вызов, люблю пробовать новое. В творческой эволюции я и сам двигался в сторону лаконизма речи и драматургического совершенства сюжета. Можно убедиться в этом, если проанализировать, предположим, романы Золото бунта и Пищеблок : банальный путь от барочной избыточности и пестроцветья метафорики к простоте и ясности повествования.

— Почему вы решили обратиться именно к этим историям? Побывали в местах, которые описываете?

— Я географически влюбчивый человек. Так появилось с Калининградской областью, прямее, с польско-немецкой частью Прибалтики. Поездив по бывшей Восточной Пруссии, по владениям Тевтонского ордена, я почувствовал специфику этой земли, ее фотогеничность и стиль, и мне захотелось об этом написать.

— Вы участвовали в выборе декламаторов? Почему их двое?

— Не участвовал, хотя со мной советовались. Роман Тени тевтонов состоит из двух частей: условно говоря, рыцарской и про 1945 год. Поэтому и чтецов двое.

— Вам приглянулась их подача?

— Да, очень. У Григория Переля, отвечавшего за рыцарские главы, завораживающий, старинный, непонятно какой готический голос — как раз то, что нужно для повествования о замках, осадах, штурмах, магистрах, демонах и дьяволе.

А Юра Борисов создает образ молодого усталого солдата, прошедшего через челюсти последних отчаянных сражений, но не потерявшего человечности.

— В всестороннем, картинка у них оказалась. Кстати, какая постановка ваших книг вам ближе всего?

— Особенно — Географ Александра Велединского и Ненастье Сергея Урсуляка. Географ — за лиричность и юмор, Ненастье — за энергетику главных героев. Но на подходе и другие экранизации: Общага, Пищеблок и Сердце пармы. А Тобол мне вообще не нравится.

— А почему? Его же изначально задумывали как кино.

— Да, вырос как раз из киносценария. Это была очень сложная сюжетная конструкция из многих линий. Нельзя что-то выдернуть или перекроить, иначе вся махина посыплется, а герои утратят характеры. Но в нашем кинематографе практически нет фигуры шоураннера, который отвечает за цельность истории. И не сформировано правильное отношение к сериалу, при котором киносюжет строит сценарист, а не режиссер.

Режиссер Тобола взялся переделывать план, желая смастерить из эпоса блокбастер. Получилось какое-то сумбурное нагромождение слабо связанных событий — груда бревен, а не терем.

— У вас в Тоболе действие происходит в петровское время. А что, вообще, делает роман по-настоящему историческим?

— Знание фактуры, цельность и полнота характеров. Но дело не только в этом. Роман становится эпохиальным, когда его герои мотивированы историческим процессом. Скажем, в Трех мушкетерах персонажи действуют, руководствуясь дружбой, любовью, честью, местью, но не войной католиков с гугенотами, поэтому Три мушкетера — роман приключенческий, а не исторический. Если литератор мотивирует героев важной и истинной драмой эпохи, то роман будет историческим, даже если в нем мелькают черти или привидения.

— При этом автор может немного переписывать факты?

— Главный инструмент историка — факт, а у писателя — образ, и для его выразительности другой раз можно изменить факт. Но лишь немного, чтобы сохранялась структурная основа истории. Например, Алексей Толстой в Князе Серебряном для завершения образа опричнины перенес время казни своего героя на более ранний срок. Но героя все одинакового казнили, а дата с исторической точки зрения не значимая.

— Географ ждал публикации семь лет, Сердце пармы — три года. Должно ли произведение отлежаться? И долго ли были в столе Тени тевтонов ?

— Тени тевтонов вообще не были в столе. Зачем это нужно? Представьте, что вы построили себе большой дом, но семь лет можно ждете неизвестно чего, не заселяясь. Какой в этом смысл? Географ или Парма ждали публикации не по моей воле. И я не переделывал их после того, как сказал себе, что работа окончена.

Конечно, оценка произведения, его осмысление меняются со временем. Но это очень весомый срок — двадцать лет, пятьдесят, сто. И совершенно неважно, есть роман в столе или окажется, так сказать, в активной ротации. Писатель не должен брать на себя роль судьи. Время само установит все по местам, не надо ему указывать. Перефразируя Льюиса Кэррола, время этого очень не любит.

— Вы как-то сказали, что идеальный пользователь — это сам писатель, который еще не читал свою книгу. Получается, литератор всегда пишет для себя?

— Дилеммы писать для себя или оставлять для людей в реальности не существует. Писатель всегда является и как бы главным пользователем своего романа — самым понимающим и требовательным. Если у него что-то не получилось, то причина не в получателе романа, а в уникальной бесталанности. Объяснять качество произведения адресатом нелепо, это все равно, что хирург скажет: Я сделал операцию тяп-ляп, потому, что мой пациент был дурным человеком.

— Ваша предыдущая книга Быть Ивановым построена как речь с читателями. Насколько для вас важно живое общение?

— Я активно взаимодействую с читателями вживую, провожу встречи в академичных магазинах или библиотеках. В Калининграде презентация моего романа минула в Кафедральном соборе, где находится могила Канта, а само здание построено во времена тевтонцев — в XIII столетье. Так, что между мной и публикой нет стены. Для меня общение без посредничества — важная часть писательской жизни. Это подзарядка энергией.

— В Быть Ивановым вы утверждаете: в эпоху соцсетей у всякого есть право высказаться и это плохо. Почему?

— В возможности высказывать свое мнение ничего хренового нет. Это свобода слова. Однако в культуре существуют определенные конвенции, регулирующие высказывания. Например, высказывающийся должен обладать определенной компетенцией, известной объективно. Должен уметь выражать мысли. Высказывание должно быть уместным. И так далее. Можно и не соблюдать конвенции. Но тогда высказывание не заслуживает внимания и уважения.

— Тогда в чем принципиальная между ними разница между критиком и блогером? Ведь, по сути, оба высказывают свое мнение.

— Разницу я обычно поясняю на примере кулинарной метафоры. Критик говорит о рецепте блюда, блогер — о вкусе. Применительно к литературе: критик говорит об устройстве произведения (и это не пересказ сюжета), а блогер — о впечатлении. Критик — эксперт, блогер — дегустатор.

— У многих известных писателей были странные привычки: Золя, по слухам, привязывал себя к стулу, Капоте писал есть на диване. У вас есть свои ритуалы для деятельности?

— Прокрастинация меня не мучает. Я же занимаюсь любимым то делом. К тому же я не сажусь за работу, пока не придумал, что и как напишу. Когда я включаю компьютер, текст уже готов в голове. Единственный ритуал, который у меня есть, — прогулки. Мне нравится придумывать на ходу. И я можно гуляю.

— Когда ожидать публикации нового романа?

— Сейчас я работаю над романом о Гражданской войне 1918-1919 годов на Волге и Каме, о сражениях вооруженных речных флотилий красных и белых. Он будет называться Бронепароходы. Допишу его примерно к концу года.

Редактор рубрики

Алексей Носкин

Место события на карте мира:

Алексей Иванов — о замках и демонах в Тенях тевтонов

комментарии (0)

Другие интересные новости

В форуме "Гитары в строю" примут участие представители 12 стран