Хореограф Эдвард Клюг: в России мне все близко, я здесь как дома

4 Февраля 2020

— Эдвард, вы человек дивной судьбы – мальчик из эргономичного румынского городка, никогда не слышавший о балете, является известным танцовщиком, солистом, а затем художественным руководителем Балета Словении, одним из передовых европейских хореографов. Как это случилось?

— Я родился в стране с аномальным режимом, где повсюду были запреты, повсюду осведомители, а то, что происходит в мире, мы узнавали только из сообщений радио Свободная Европа. На меня очень сильно повлияла эта система, и я с детства мечтал уехать из этой страны. И балет мне помог. В балетную подкованность я поступил случайно. О балете ничего не знал, но меня привлекала возможность уехать в большой, по сравнению с моим город, Клуж-Напока, где находилась школа. Вначале было очень тяжело – жил в интернате, в школе была строжайшая дисциплина, да и то, чем мы занимались, казалось мне чем-то странным. Но со временем становилось все интереснее и интереснее, а потом я по-настоящему увлекся и уже мечтал стать знаменитым танцовщиком.

После окончания школы меня приняли в труппку Балета Словении в Мариборе. Было мне тогда 18 лет, и я еще не знал, что стану балетмейстером. Но так получилось, что достаточно скоро это постижение пришло. С момента первой же постановки.

— Эта первая работа была вашим собственным сочинением, что это была за постановка?

— Во-первых, это была постановка, которая родилась из изломанного, а не из балетного мира. Тогда я контактировал с авангардным режиссером Томасом Пандуром, который ставил спектакль Вавилон. Все это для меня было странным, но очень сильно привлекало. Я понял, что театр может предоставить что-то гораздо большее, чем просто искусство балета. И я попытался исследовать это 4-ех ядерное измерение – театральное.

А первое мое собственное сочинение – балет Танго — мне дался нелегко. Так как у меня не было никакого опыта в первоклассной хореографии, мне пришлось искать ответы в самом себе, в своем теле. И путь этот — обретение своего хореографического языка, своего стиля — был очень долгим. Десятки лет прошли до того, как люди стали понимать, что в моих работах есть что-то особенное. Но, что бы я ни размещал, театральный аспект всегда присутствовал в моей работе.

— Сейчас, когда ваши балеты ставятся на ведущих сценах мира, являете ли вы, что уже достигли совершенства? Или всякая новая работа это продолжение тракта постижения секретов искусства танца?

— Хотелось бы мне верить, что этот путь бесконечен и рассадник познаний и новых обретений неиссякаем. Хочется верить, что я путешественник на этом тракта и, что каждая новая яма это мой новый опыт. Конечно, уже что-то набралось, а на каждой ямы багаж прибавляется, но мне нравится путешествовать налегке. И я отправляюсь в путешествие с пустым чемоданом, который наводняю потом новым опытом. Хочется надеяться, что конца этому пути нет!

Что касается стиля, то я хотел бы говорить прежде всего об импульсах, которые исходят из моего тела. Они такие неожиданные, что ведут меня в самых разных направлениях. Сейчас уже, наверное, мы можем говорить о каком-то перемываем особом стиле. Он попадает не только движением, гибкостью, но полным опытом, который получаешь во время создания спектакля как целого. А это и замысел, и музыка, и моя работа именно как режиссера — все важно. Моя цель – взаимодействие, общение с тьмы, кто смотрит спектакль, стимулирование их воображения. Мне хочется повести зрителя за собой в мой мир.

— Да, у вас очень разные по темам и направлениям балеты – сказки и такие сложные общефилософские произведения, как Пер Гюнт и Фауст. Но лакомится ли что-то объединяющее, некий единый стержень, пронизывающий все ваше творчество?

— Сложно ответить на этот вопрос. Это как спросить: ты понимаешь свою собственную работу? Я практического весь отдаюсь и очень отданный своему делу. Я всегда считал и считаю, что самое главное быть честным, когда что-то делаешь. И тогда это переходит к фокусникам, а от них – к зрителю. Это первое, а второе – этим стержнем является открытость.

— Какие приоритеты существуют для вас в музыке и литературе. И, что в первую очередь вдохновляет вас на создание нового балета?

— Эти процессы идут рука об манеру. Бывает, что музыка тянет за собой, а иногда, наоборот, сюжет подтягивает этот процесс. Я отдаю одинаковое количество своей предприимчивости, когда работаю над сутью, замыслом, либретто или занимаюсь в зале с фокусниками.

— Начинали вы с небольших абстрактных балетов, а сейчас все чаще ваши работы связаны с литературой.

— Раньше я не стремился работать с литературой – мне хотелось и было, что самому сказать. Поэтому мои ранние балеты были абстрактными. Но сейчас ко мне стали обращаться балетные компании с предложением поставить полномасштабный балет. Тем не менее я сохраняю зона той работы, что выполнял раньше, и ставлю малые абстрактные балеты с разными труппками. Например, совсем недавно, в ноябре, состоялась такая премьера в Нидерландах, которая была очень успешной. В той работе я много занимался исследованием, искал 4-ех ядерный хореографический язык. Но и там театральная часть обязательно присутствовала. Она нужна, потому, что в ней всегда лакомится абсолютно четкая мысль – о чем это сочинение.

— Вы много ставите в разных странах, по счастью, и в России мы можем видеть ваши работы. Совсем недавно вы привозили и показывали в Петербурге и Москве балет Сны спящей красавицы, отличающийся по сюжету от знаменитого шедевра Чайковского. Вы часто сочиняете свою историю на основе известного произведения?

— В этом конкретном случае я пришел на проект, когда помысел уже был создан. Это не мои мысли и не мой замысел. Американская команда пригласила меня как хореографа на этот проект с уже имеющейся концепцией, которая очень зависела от современной технологии. Я принял это предложение прежде всего из любопытства и, конечно, чтобы поработать с такой балериной, как Диана Вишнёва, исполнительницей заглавной роли. Это был бы совсем другой балет, если бы я сам работал над замыслом и концепцией. Лично я предпочитаю говорить о чем-то без активное участия технологий. Тем не менее для меня это был очень интересный новый опыт.

— Не так давно, в позапрошлом году, вы дебютировали в Большом театре с балетом Петрушка. Но сейчас рискнули взяться за один из сложнейших романов Булгакова Мастер и Маргарита, который подчас не поддается большим трагическим режиссерам. Вы считаете, что танец и музыка смогут лучше и точнее передать фантасмагорический мир булгаковского романа?

— Я прекрасно понимаю, насколько это капитальный вызов. И я бы никогда на него не осмелился, если бы не поклонялся, что это возможно. Во-первых, я считаю, что слово фантасмагорический больше относится именно к танцу, нежели к слову, оно как бы вызывает, требует танца. Я считаю, что танец способен создавать метафоры и привносить другие измерения. И нам надо найти не то, что написано, а то, что у Булгакова в романе существует между строчек. Это не значит, что я хочу избежать разговора, но хочу рассказать эту историю, используя другой инвентарь.

Да, наверное, это пожалуй самое сложное — ставить в России, в Большом театре Мастера и Маргариту, роман, который здесь у всех в крови. Но в то же время и легко, потому, что именно здесь я ничего не должен объяснять и рассказывать о романе, а могу предложить что-то новое. Мне хочется верить, что мои надежды и ожидания оправдаются.

— Когда я узнала, что вы будете ставить Мастера и Маргариту, то сразу позаботилась о Шнитке. А для вас выбор музыки, песенника был сложен или решение делалось мгновенным и единственным?

— Пять лет назад у меня возникла задумка поставить балет Мастер и Маргарита. Процесс подготовки был длительным и неторопливым. И предисловий я как раз с песенника Милко Лазара. Но дело закончилось тем, что я стал ставить с ним Фауста. А после премьеры Фауста в Цюрихе объявил композитору, что решил ставить балет Мастер и Маргарита на уже имеющуюся музыку.

Два года назад я предисловий изучать русских композиторов, которые жили в то советское время и у них был многоопыт борьбы с этой системой, как и у Булгакова. Так были определены Шостакович и Шнитке. Я изучил подлинным все собрание сочинений этих двух авторов. Происходили порой неестественные вещи. Например, слушая Восьмой струнный квартет Шостаковича, у меня сразу же показывалась знаменитая квартира №50 и сцена пробуждения Степана. А когда я услышал самые первые ноты концерта Шнитке для фортепиано и струнных, то сразу же просто увидел, как Мастер открывает окно и попадает в палату к Бездомному. Был момент, который меня обыкновенного сразил — абсолютная схожесть музыки фортепианного концерта №2 Шостаковича, которая представила как наяву встречу Воланда и Маргариты. Были совершенно неожиданные совпадения…

Но было и по-другому, когда я отталкивался от сцены в спектакле и вечного и скрупулезно подбирал под нее музыку. Это был интересный и приятный процесс. Теперь он дает нам ту большая свободу в зале, которая так необходима.

— Эдвард, вы прикомандируй на репетиции с уже итоговым планом — замыслом, сутью, музыкой, то лакомится полностью завершенным в уме проектом. Но по ходу спевок могут возникнуть какие-то новые поверны, импровизации…

— Я пришел, когда у меня уже все итогового, кроме хореографии. Я пришел с готовым балетом без балета, понимаете. И тут как раз и обрушивается мой самый любимый момент креативного процесса — когда я потею вместе с танцовщиками во время создания того или иного движения, трюка. Это рождается прямо там, в спортзале. Мне нужен танцовщик, мне необходимо его почувствовать. Это и есть настоящее – тот самый процесс, когда ты создаешь что-то на него, на этого артиста.

— Сохранятся ли главные герои романа Булгакова?

— Да, конечно, – Маргарита, Мастер, Воланд, кот Бегемот, Азазелло…

— Вы уже наметили, кто будет создавать образы главных героев? Кого из труппки Большого театра вы выбрали на роль Маргариты?

— У нас репетируют две исполнительницы — Катя Крысанова и Ольга Смирнова. Над образом Мастера работают Денис Савин и Артем Овчаренко. А Воланда репетирует – для вас это будет неожиданностью – Влад Лантратов. Мы уже вызвали, и я хочу не рассказать, постучав по дереву, что за две с женой недели работы мы очень полного в процессе. Тем, что мы уже сделали, я очень доволен. Я приехал сюда в январе для того, чтобы начать работу именно с этими главными богатырями. И постоянно повторяю пацанам, что начинаю верить им и хочу, чтобы и у зрителя создалось то же самое впечатление.

— Интересно, а в спектакле будет, например, полет Маргариты, бал Воланда и другие невероятные деяния булгаковских героев? Если да, то, какие вы изобрели способы, чтобы показать все это на сцене?

— И бал будет, и удаляет. Но вы же не поверите, если мы обыкновенного подвесим наверху Маргариту. Конечно, нет, поэтому надо для этого найти какие-то отдельные режиссерские приемы. Это еще предстоит. Мы только затеиваем.

— С вами над постановкой работают ваши постоянные соавторы, с которыми вы создавали здесь Петрушку — за сценографию отвечает Марко Япель, а за туалеты — Лео Кулаш?

— Да, мы сочиняем визуальный ряд вместе с ними. И я хочу поделиться с вами, где будет происходить мероприятие. После долгих, длительных размышлений я пришел к выводу, что должно быть неделимое место действия, которое можно будет трансформировать во все другие. Это будет заброшенный аквариум. Представьте, большая ложа посреди этого бассейна, отделанного плиткой бледно-зеленого цвета, – и вот уже перед вами больница…

У нас будет 12 дверей – это вход и выход в другой мир. Это нам позволит быстро менять ситуации.

И хорошо знаете, казалось бы, балет Петрушка должен был быть маловеснее. Но по какой-то причине эта работа мне ближе, чем Петрушка, почему-то у меня есть ощущение, что здесь все пойдет более гладко и лучше. Почему-то у меня есть такое чувство.

— Вам помогает сейчас в работе то, что вы уже размещали на этой сцене? Вы уже освоились в Большом театре?

— Это так ценно, что у меня был уже многоопыт с Петрушкой в Большом театре, потому, что за это время я не только подружился с артистами балета, но и узнал, как здесь работает весь механизм театра. И это мне очень помогает сейчас. Я чувствую себя здесь как дома, а это очень важно. И у меня большая ответственность за ту поддержку, которую я получаю. Моя единственная миссия – работать и получать от этого удовольствие.

Большой, несомненно, один из лучших, если не самый лучший театр в мире. И для меня работа здесь – такая мечта, о которой не решался и думать. Почему-то мне вообще в этой части мира — в России, в Питере, в Москве, даже в Новосибирске — все очень близко, это зона меня, я здесь как дома.

Редактор рубрики

Леонид Кузьмин

Хореограф Эдвард Клюг: в России мне все близко, я здесь как дома

комментарии (0)

Другие интересные новости

В форуме "Гитары в строю" примут участие представители 12 стран