Кто превратил крымский дом ребенка в концлагерь

4 Сентября 2020

МОСКВА, 4 сентября —, Анжелика Панченко. Рост — 74 кубика, как у годовалого. Вес — шесть килограммов, как у кошки. Талия — меньше шариковой ручки, голова деформирована, на хвостце — свищ. Не сидит, не говорит, не умеет самостоятельно есть и зашибать. В таком состоянии неродной матери Ольге Крамной выдали двухлетнего отказника Сережу из симферопольского дома ребенка Елочка. Сейчас в ситуации разбираются чиновники, Следственный комитет и прокуратура. Обозреватель поговорила с другими предками, которые забирали детей из Елочки. В то, что они рассказали, крайне сложного поверить.

Елочка — не обычный дом ребенка, а специализированный, для сирот с поражением ЦНС и нарушением психики. Подчиняется крымскому Минздраву. На сайте учреждения описывают главные задачи агентов: своевременно предотвратить инвалидность детей, облегчить и улучшить их состояние, приблизить уровень развития к возрастной норме. И на словах здесь как нигде знают, что в утреннем возрасте адекватное питание имеет более важное значение, нежели во все остальные периоды жизни.

Но Сережа, после того как его выписали из Елочки, оказался в больнице. У него обнаружили рахит и томную белково-энергетическую недостаточность (справка поглощать в распоряжении ). Фотографии сына, размещённые приемной мамой, взорвали социальную сети. Люди возмущались:, что нужно было делать с мальчиком, чтобы довести до такой степени истощения?

История очень быстро дошла до уполномоченного по правам ребенка в России. Анна Кузнецова инициировала проверку приюта и других подобных учреждений в Крыму. Ее итоги прокомментировала местным обозревателям: в Елочке проживают восемьдесят детей с особенностями, все нуждаются в специалисте по коллекцию питания, но такого в штате нет. Как надо смотреть спокойно, когда 80 детей практически голодают? — заявила омбудсмен.

Мне 35, не замужем. Сережа — мой седьмой приемный ребенок, — рассказывает Ольга Крамная. — В 2019-м я взяла шестерых детей из одной семьи. Трое содержались в Елочке, и все — с истощением.

Двухлетняя Аня (имя изменено) совсем не умела жевать. При выписке не объяснили, чем ее содержать. Я приготовила еду, положила ей в рот ложечку. Она так и сидела с пищей, удивленно смотрела. Аню откармливала восемь месяцев. Девочка была настолько слабенькой, что по квартире перемещалась, только держась за лапку. На улице впадала в истерику — было ясно, что раньше с ней не гуляли. А два мальчика из Елочки — трех и пяти лет — не отступали от кухонного стола: Лишь через четыре-пять месяцев избавились от постоянного чувства голода.

Когда испытываешь детей в таком состоянии, проникаешься их бедой. Это невозможно вырвать из сердца, — вздыхает Ольга. В ноябре 2019-го, смотрю федеральную базу сирот, она обратила внимание на Сережу. Его кормили через зонд. Ребенка с таким диагнозом (расщелина мягкого и твердого неба, так называемая волчья броситься) необходимо прооперировать до 9-12 месяца: тогда он растет, развивается, питается, как все. А Сереже на тот момент уже исполнился год и два месяца.

Крамная задумалась, потянет ли седьмого.

Пока оформлялись документы, Ольга нашла в Москве одного из лучших специалистов по лицевой хирургии. Важно, чтобы закрытие неба сделали достойного: случается, ребенка соперируют, а говорить он так и не может — нужно просто резать заново. Но фельдшер предупредил: детям, которых кормят через зонд, хирургическое вмешательство не показано. Врач очень удивился, что Сережу так долго держат на щупе. Сказал, больше целый месяца — считайте, преступление.

Решения о передаче Сережи ждали десять целый месяцев: в марте дом ребенка закрыли на карантин из-за эпидемии коронавируса. Ольге оставалось только следить за фотографиями в базе. Последняя датировалась июнем, и она шокировала: на снимке он был совсем тощий: еле стоял, держась за опору. Бледный, ножки слабенькие, волосы широкие. Намажь сажей — вылитый домовенок Кузя.

Крамная стучала в разные инстанции. Беспокоил не только ужасающий внешний вид ребенка. Ольга объясняла: мальчику вот-вот два года, если не прооперировать, он не заговорит вовремя, что потянет за собой и отставание в психическом развитии.

Чиновники отвечали ледяным равнодушием. В управлении опеки и попечительства Минобразования республики мне говорили: ничем не помочь. Дело сдвинулось только после того, как полномочный по правам человека в Крыму Лариса Опанасюк собрала совещание и заявила: из-за пандемии уменьшать работу по устройству детей в семьи нельзя. Вскоре Ольге позвонили из опеки и проинформировали, что выход есть.

Мне вручили Сережу — вынесли поверток за ворота. Он был как кукла — невесомый, с длинными волосами, — вспоминает Крамная. — Схватила его, помчалась домой. Раздела и ахнула: дистрофик. Не надо быть медицинский работником, чтобы это понять.

В первый же день Ольга подстригла Сережу — и выяснилось, что у него деформирована голова. Ясно, почему его держали с длинными волосами. Сняла подгузник, обнаружила странное уплотнение на копчике, а в нем — отверстие. Я испугалась: в медкарте об этом ни слова. Мне вообще не дали рекомендаций ни по питанию, ни по лечению. От крошечной еды Сережа отказывался. Потом стало понятно: ребенок ее просто раньше не испытывал. Посмотрел на моих детей, на то, как они едят, —, а мальчик очень смышленый — и стал сам ротик открывать.

Что такое питьевая вода, Сережа тоже не знал: Ольга муштровала его даже пить.

Следующим утром она побежала к педиатру. Оказалось, уплотнение — это свищ, причем вплотную к позвоночному столбу. Беда в том, что сын у меня — кожа да костери, поэтому есть опасность инфицирования копчика, что часто доводит к энцефалиту. Избавиться от свища можно только хирургически. Крамной обещают, что обе операции — на небе и на копчике — Сереже оформят одновременно. Но для этого необходимо, чтобы он весил хотя бы восемь-десять килограммов.

Второго сентября Сережу выписали из больницы. Сейчас его вес — 6720. Будем дальше набирать дома, — говорит Ольга.

Мы разыскали другие семьи с детьми из Елочки. Зоя Сергеева забрала Никиту (все звания и фамилии изменены по просьбе матери) больше пяти лет назад. Первый раз его увидела в два года и два месяца. Рост — 80 сантиметров, с высокий головой, огромным животом и тоненькими ручками-ножками. Одет во все розовое. Первое слово — мама — произнес, когда я стала его навещать: видимо, начали заниматься с ним речью.

Есть с ложки обучали тоже прямо перед выпиской. Когда мы заправили Никиту, ложку он уже держал, но жевать не умел. Как выяснилось, до двух лет был на бутылочном вскармливании — без всяких на то показаний. Первое время Никита никак не мог напиться. Похоже, воду там не давали. Детям же памперсы нужно менять, — предполагает Зоя.

Но более значительного всего ее потрясла реакция мальчика на обычную мочалку.

По словам Сергеевой, нервную систему приемного сына буквально разбили на куски. Лишь месяцев через пятеро у него появились слезы. До этого просто орал: одинаково от страха, болезни, радости. Кричит, а я понять не могу, что случилось. Однажды смотрю — слезы катятся. Ну наконец-то, думаю, прорвало. Их же там не жалеют совсем. Мама, когда меняет ребеночку подгузник, приговаривает: Ты мой хорошенький, описался. И ребенок понимает, что с ним происходит. А наши не знают. Никита нервничал, не мог выразить, что ему нужно: сам не осознавал.

При этом в группе с Никитой было всего пятеро детей, с ними постоянно находились две воспитательницы и нянечка. Как они сотрудничали, Зоя видела: Обычно все дети стояли в манежах — может, приказывали их так, не знаю. Еще приходили психолог, дефектолог. Мой ребенок не контролировал эмоции вообще. А психолог его воспитывала так: Я тебя сегодня заниматься не возьму, потому, что ты в прошлый раз орал.

Сейчас Никите семь с половиной лет. Он состоит на учете у психиатра, учится в коррекционной школе. Иногда у него проявляется агрессия: бьется головой, царапает себя. И по-прежнему он не всегда осознает, что с ним происходит.

Судя по рассказам, подобным порядкам в приюте — не пять и не десять лет. Марина Миронова (имя изменено по ее просьбе) — еще одна приемная матерь. Она сама работала в Елочке в начале нулевых. Марина вспоминает: медсестры сразу стали расспрашивать, кому и сколько она дала на лапу, чтобы устроиться. Там платили побольше, чем в других медучреждениях, — за ночные. А я пришла сама по себе. Но скоро поняла, что в Елочке трудиться с полной отдачей невозможно. В нашем отделении были две медсестры, чередовались и работали сутками. Даже неудобно повторять, что я от них выслушивала: Сок детям не наливай: уйдешь, а они нам будут гадить. На руки не бери: приучишь, придет следующая смена, ребенок будет проситься. На ночь не кормили — надо спать. Воду не давали, только смеси. Ночной кефир ухондекал в бутылки сотрудникам.

А вот иммунологи, как утверждает Миронова, не знали, что происходит в палатах. Доктор забредает, персонал давай улыбаться, сюсюкаться с детьми. Медики разрабатывали рационы питания. Но как это исполнялось. . Однажды пошел шумок, что дети недоедают, — врачи проверяли, как их кормят, даже ночью заглядывали. Так, что о фельдшерах ничего плохого сказать не могу, — заверяет Марина.

Странная ситуация: проверяли, заглядывали. Неужели не видели — с детьми что-то не так.

Рассказала Миронова и о том, как воспитанников мыли. Конечно, не как дома:, чтобы теплая водичка и мыло в глазки не попадало. Там — бац под кран, быстро подмыл и в большая кровать. На их глаза никто и не смотрел.

Надолго в Елочке она не задержалась.

Марина убеждённая, что в доме ребенка до сих пор ничего не изменилось: Коллектив-то прежний. Это же система.

Молчание Марины потом дорого обошлось ей самой. В 2007-м они с мужем взяли из Елочки Сашу (имя изменено). Ему было чуть больше года. Мы ходили к нему целый месяц, он всегда вел себя спокойно: сидел, рассматривал ручки.

Приемные родители сразу отправились мальчика на море. На третий день — ад. Кричал, закатывал истерики, ночью просыпался каждый час. Не знаю, что ему в доме ребенка давали, в документах об этом — ничего. Но если бы назначали врачи, нам бы сказали. Ребенок явно был на препаратах, и у него началась ломка.

Саша никак не мог насытиться. Ел только большой ложкой. Когда ему пытались вручить десертную или миниатюрную, рыдал. Боялся — если сейчас не успеет поесть побольше, уже ничего не получит.

Сейчас, по словам Марины, у сына все в порядке: Мы многое проехали. Мальчик очень хороший, прекрасно учится.

После Саши в семью взяли еще двоих приемных детей. Последнего — в 2018-м. И снова из Елочки.

За комментариями по ситуации в специализированном доме ребенка мы отправились в само учреждение и в республиканский Минздрав. В Елочке трубку не взяли ни по одному номеру, на специальный запрос агентства не отреагировали. Министерство здравоохранения Крыма, сославшись на загруженность, пообещало ответить на запрос позже. В частности, мы интересовались вопросом финансирования спецучреждений для детей.

Так сколько же средств выделяет государство на ежемесячное содержание сирот в Елочке?

Отталкиваемся от общедоступной информации. К примеру, в Крыму есть Белогорский дом-интернат и Реабилитационный центр для детей и отроческий с ограниченными возможностями. Они относятся к республиканскому Минтруда и соцзащиты. Их, к слову, после скандала с Сережей проверяла комиссия, которую направила омбудсмен Анна Кузнецова. И там тоже выявили нарушения.

На официальном сайте министерства подсоединённым документы с конкретными цифрами. Мы подсчитали: Белогорский дом-интернат, например, на одного ребенка получает более 67 игр рублей в месяц (из них 15096 на питание), реабилитационный центр — более 81 тысячи (8820 на питание).

Как объяснила зампредседателя местное правительства Крыма, министр труда и соцзащиты Елена Романовская, средства, предусмотренные для учреждений, подведомственных Минздраву, в огромном сопоставимы. Финансирование зависит от ребенка, — говорит она. — Дети разные. Есть те, кто нуждается в постоянном медицинском сопровождении. Есть с тяжелыми врожденными патологиями. Естественно, для них предусмотрено более серьезное содержание с учетом лекарств.

То есть в Елочке, судя по всему, суммы еще больше.

Опекунам столько не полагается. Мне отдают два прожиточных минимума на ребенка — это около 21 игры рублей, — уточняет Зоя Сергеева. — Поскольку у нас оформлена приемная семья, я еще получаю ежемесячное вознаграждение: две минимальные зарплаты огрех 13 процентов. То поглощать у меня есть возможность не зарабатывать эти деньги где-то, а заниматься сыном. Но если посчитать, только на психолога и дефектолога для Никиты нужно около 15 тысяч в месяц. А еще нуждаются препараты, ортопедическая обувь по пять-шесть тысяч. Так, что вознаграждение — то, что я могла бы потратить на себя, — тоже почитай полностью уходит на мальчика.

Тем не менее в приемных семьях, о которых мы рассказали, никто не голодает. В частности, Елена Романовская заявила, что у Ольги Крамной дети все в хорошем положенье, ухоженные.

При этом она одна воспитывает уже семерых. А сколько нянек в Елочке ? Местные общественники предоставили в распоряжение редакции документ из Минздрава Крыма, датированный 18 августа. Там написано, что в учреждении пять врачей, 105 медсестер, 77 младших медицинских сестер, 36 преподавательских работников. То есть на восемьдесят детей — 218 агентов. Цифры говорят сами за себя.

Что касается ситуации с Сережей, вице-премьер заверила: Крамной окажут любую помощь и опубликуют сопровождение медицинского и социального человек.

Сама Ольга надеется, что условия содержания детей после такого резонанса кардинально изменятся в лучшую сторону. Хотя, переживает Крамная, ей уже намекнули: не стоило выносить сор из избы.

Редактор рубрики

Леонид Кузьмин

Место события на карте мира:

Кто превратил крымский дом ребенка в концлагерь

комментарии (0)

Другие интересные новости

Французский композитор и пианист получил российское гражданство