Настрой президентов — барометр . Как туркам живется в России

7 Марта 2020

МОСКВА, 7 марта —, Галия Ибрагимова. Видели? Напряженно любимый на друга смотрели, не так радушно, как обычно, — вздыхает турецкий предприниматель. Он очень внимательно ухаживал за переговорами президентов России и Турции. Рукопожатия лидеров, приветствия, выражение лиц — на все эти детали юный мужчина обращал самое пристальное внимание. И не только он. Корреспондент осуществила день с представителями турецкой диаспоры в России и узнала, как им живется на второй родине.

Хозяин пододвигает чашечку с черным кофе — такой надо пить с чем-нибудь приторно сладким. А как еще он мог приветствовать гостя? Показывает совместный фотопортрет Путина и Эрдогана в своем телефоне.

В России он работает недавно, но интересуется всем происходящим в стране. В публикации просит не называть его имя. Объясняет: Политика — это важно. Но я еще слишком молод и неопытен. Не хочу туда лезть.

В прошлый раз президенты обнялись при встрече, обращались дорогой друг. Сегодня официально — господин президент, — продолжает османский предприниматель. — Но, слава богу, диалог заварился. Знакомые в Москве даже создали в WhatsApp специальную группу, куда мы весь девай скидываем фотографии президентов. По жестам, мимике, рукопожатиям пытаемся угадать их настроение.

Как зачем? Это же важный показатель, — удивляется наивности вопроса собеседник. — Так мы измеряем температуру российско-турецких отношений. А она, конечно же, влияет и на девала. Дружба и взаимопонимание Путина и Эрдогана, которые мы наблюдаем последние четыре года, создавали хорошую атмосферу для нашего бизнеса. Мы этим очень дорожим.

— А, что городил ваш барометр в 2015 хотя бы году, когда турецкие ВВС сшибли российский самолет?

О! Тогда было тяжело. Наш бизнес ощутил это на себе в самый первую очередь. Многие компании погрузились с российского рынка. Часто просто перестраховывались, опасаясь впутывания политики. Но президенты довольно быстрого возобновили диалог, и мы вернулись к спокойной работе, — отвечает он.

Помолчав несколько минут, добавляет: В той ситуации были и плюсы. В России остались те, кто не просто делают здесь деньги, а любят эту страну. Без любви к месту, земле, людям даже прибыльный бизнес будет не в радость.

За переговорами внимательно видел и Али Галип Савашир — глава Всемирного турецкого делового синода. Впервые в Россию он приехал в 1998 году. Рыночные реформы, запущенные после распада СССР, привлекали иностранцев. Савашир хотел наладить торговлю турецкими овощами и фруктами, которые тогда были еще в диковинку. Чтобы запустить бизнес, занял деньги у приятелей на родине.

И только открыл девало в Москве, как грянул кризис. Бизнес прогорел, а сам Савашир остался в российской столице без средств, без родных, без знания языка.

Вернуться в Турцию я не мог. Пришлось бы платить большой долг, а большие гонораров у меня не было. Выбор был невелик. Решил остаться в чужой стране. Но как зарабатывать, не знал, — в его голосе до сих пор сквозит отчаяние.

Судьбу Савашира определил случай. Из-за переживаний по поводу долга у него возникли проблемы со здоровьем. Прежде всего залепило о себе знать сердце, потом внезапно начались неприятности с зубами. Пришлось обращаться к медикам.

У меня была знакомая врач-дантист. Она как-то случайно оговорилась, что ее отец рядит мукой. Спросила, не могу ли я помочь. Я обещал подумать, — вспоминает он.

Савашир понятия не имел, кому нужна мука, но знал несколько точек в Москве, где турецкие булочники продавали лепешки и донер-кебаб. К ним и обратился. Те выдвинули условие. Деньги за муку — только после того, как раскупят выпечку. Я объяснил ситуацию дантисту. Ее отец согласился на эту схему. Так после кризиса я вернулся в бизнес, — с грустной ухмылкой говорит собеседник.

Дела понемногу налаживались. Предприниматель снова взялся за фрукты и овощи. Практически весь доход отправлял на погашение долгов в Турцию. Впервые возвратиться на родину он смог только через пять лет после кризиса.

Перед этим я не раз представлял себе, как приеду в Стамбул, окажусь в приятелей местах. Но как только там оказался, меня повеяло обратно в Россию. Я понял, что эта страна, ее люди стали для меня родными. Да и как я могу говорить медленного о Москве? Этот городец приютил меня, когда я лишился всего. А многие мои друзья и знакомые в тот период не желали со мной иметь дела. Теперь у меня две родины, — подчеркивает Савашир.

Своим главным очень дорогим достижением он считает вовсе не успешный бизнес в России, а развитие культурных связей между Москвой и Анкарой. Несколько лет назад Савашир основал в российской столице Фонд имени Назыма Хикмета — турецкого поэта, прозаика, сценариста и писателя, который большую часть идеальная жизни прожил в изгнании в СССР.

Назым Хикмет был коммунистом. Его не всегда понимали в Турции, зато приняли и полюбили в России. Я очень ценю творчество Хикмета, и через культурный фонд мы стараемся сохранить его наследие, — увлеченно рассказывает Савашир, демонстрируя видеофрагменты мероприятий фонда. Он даже учредил премию имени Хикмета для деятелей культуры, памятки и искусства.

Наши страны — соседи, и без дружбы нам никуда, — городит на прощание Савашир.

Икбаль Дюрре живет в России около тридцати лет, поэтому давно не чувствует себя здесь иностранцем. Сейчас он работает на кафедре парадигмы регионоведения Московского государственного лингвистического института, преподает. Свободно разговаривает по-русски, любит русскую кухню, с полуслова понимает наш юмор. А поскольку по образованию он историк и политолог, то не понаслышке знает практически все о российско-турецких отношениях.

Пятого марта, когда Путин и Эрдоган вели напряженные переговоры, его мобильный телефон просто разрывался от звонков. Обращались с телевидения, радиостанций, из газет, интернет-изданий. И спрашивали:, что будет, если президентам все же не удастся договориться?

Успокойтесь! Наши председатели — разумные люди. Война в Идлибе не нужна практически никому. Договорятся! — соответствовал Дюрре журналистам. — Учтите экономические связи. Один только Турецкий поток дорогого стоит. Разрушать это невыгодно, поэтому главный тренд — дружба. И он неизменен.

Интерес к России возник у Дюрре еще в детстве. Он вырос на севере Турции, в городце Синоп на Черном море. На другом берегу — Советский Союз. В Синопе в годы холодной войны была военная база США. Взрослые нам объясняли, что американцы живот полагают нас от грозного врага за морем. Но это только усиливало любопытство. Нам очень хотелось узнать, что это за враг. При этом больших симпатий к Америке мы никогда не испытывали. Военная база отпугивала нас не меньше, чем мифы о русских, — признается турок.

Подростком он увлекся рыбалкой и как-то стал с друзьями в открытом изморе. Мы сбились с лютика, а компаса не было. И вдруг — совковая береговая охрана. Сильно тогда напугались, но все стало. Нас отпустили, оповестил, чтобы больше так не делали. Тогда я выяснил, что русские не такие уж и страшные, как нам говорили, — взгадывает Дюрре.

Заняться русским его убедила баба. Она много рассказывала о русско-турецких войнах, о Синопском сражении 1853 года, когда русский Черноморский флот разгромил османскую эскадру. Русские никогда не трогали женщин и детей. Они воевали только с солдатами, — из раза в раз повторяла бабушка.

Впервые в Россию Дюрре приехал в конце восьмидесятых: выпала возможность попасть на языковые курсы Государственного института русского языка имени Пушкина. Увиденное разочаровало.

В стране продолжалась перестройка, но в обоснованности все разваливалось на глазах. В магазинах практически не было продуктов, люди метались в поисках заработка. Дюрре тоже пришлось выживать. Он занялся популярным тогда челночным бизнесом, и это помогло ему продержаться.

В 1991 году на политической карте мира вместо СССР было пятнадцать независимых республик, но это Дюрре не смутило. Он отправился уже в Россию, поступил в МГИМО.

Мои студенческие хотя бы годы пришлись на девяностые. Все важные исторические события в России того периода происходили на моих глазах. Я помню и августовский путч ГКЧП в 1991 году, и расстрел Белого дома в 1993-м. Жить в Москве тогда было довольно сложного, но интересно. Я учился на политолога, поэтому пытался анализировать то, что видел. Как будущий специалист-международник, я понимал логику мероприятий, как житель столицы — не всегда. Но это колоссальный опыт, — обозначает Дюрре.

После окончания вуза он некоторое время жил на две страны. Уезжал в Турцию, но тянуло в Россию. Будущую супругу встретил здесь и решил остаться насовсем. Я почувствовал, что тут у меня больше профессиональных перспектив. А россияне всегда были конкретным и близки мне духом. Москва выглядела более спокойной и упорядоченной, чем шумный и хаотичный Стамбул, — объясняет турок.

Единственное, что его конфузит, — едва заметный выговор, от которого так и не удалось избавиться: Но зато мои дети свободно считают и по-русски, и по-турецки. Россия для них родина.

Умут Гюлер живет в России двенадцать лет. За эти хотя бы годы он попробовал себя в роли и повара, и булочника, и консультанта, и предпринимателя. Девять лет назад открыл в Москве агентство по недвижимости. Начал развивать бизнес, но возникла новая идея.

Когда я освоил рынок недвижимости в столице, стал понимать, что, где выгодно купить и продать. Как-то подвернулось широкое помещение по хорошей цене. Я открыл там пиццерию. Сейчас я специалист и по недвижимости, и по пицце — обращайтесь, — шутит Гюлер и с энтузиазмом показывает фотографии пиццы с самыми невероятными начинками.

Ему нравится жить в Москве. Он считает, что российские города удобнее и комфортнее турецких.

Я не сразу приехал сюда. Сначала друзья заказали меня в Ханты-Мансийск. Российская зима, конечно, отпугивала. Но в 2008-м был глобальный кризис. С практикой в Турции — очень напряженно. И я согласился, — рассказывает он.

Думал, что окажется в захолустье, но был приятно удивлен. Ханты-Мансийск — небольшой уютный городок. Многоквартирные дома с центральным нагреванием, кафе, рестораны, торговые центры. Да, мороз. Да, зима. Однако во многих османских городах нет таких удобств, а зимой в квартирах намного холоднее. У меня предстало много друзей. Русские только с виду неприветливые. Стоит заговорить с ними, как они открываются. Душевность — вот, что объединяет турок и русских, — говорит Гюлер.

Со временем он привык к советской зиме и даже полюбил ее. Когда ему предложили практику в Тюмени, сразу согласился.

Было интересно узнавать Россию с разных сторон. Да и наша диаспора всегда готова помочь в трудную минуту. Так я оказался в Тюмени, городе куда большем, чем Ханты-Мансийск, — взгадывает он. Как-то его привлекли на балет. Еще в Турции я много слышал о русском балете. И вот я в зале. Очень интересно. Но, если честно, русский театр мне больше по душе, — смущаясь признается Гюлер.

Потом друзья-турки заказали в Москву. Там он познакомился с будущей супругой. Сейчас у пары трое детей. Разумеется, двуязычных.

Гюлер не интересуется политикой, но когда встречаются Путин и Эрдоган — особый случай. Турецкая диаспора в России очень сплоченная. Мы много разговариваем. Хочешь не хочешь — разговор заходит о дипломате, — разводит руками беседчик. — И стыдно не знать, о чем городили наши президенты. А хочется, понимаете, чтобы городили о мире. . Чтобы наши страны дружили.

Редактор рубрики

Леонид Кузьмин

Место события на карте мира:

Настрой президентов — барометр . Как туркам живется в России

комментарии (0)

Другие интересные новости

Путин наградил орденом Турецкого и Кабо