Робер Лепаж: современная культура отмены превращается в цензуру

9 Декабря 2021

МОСКВА, 9 декабря —, Анна Нехаева.

— Как по-вашему — роман Мастер и Маргарита не устарел?

— Не думаю. На мой взгляд, это уникальная книга о человеческом опыте и отношениях, а не только о конкретном историческом периоде. Роман о творческой свободе, о том, как артист должен выражать себя. Ради этого и затевали проект.

В определенном смысле любовей Мастер и Маргарита с его религиозными отсылками — как Библия. В книге много мудрой, моментов и подтем, изучая которые получаешь огромное огромное удовольствие как читатель и как ценитель.

— В своих проектах вы направленным создавать новый театральный язык или опираться на классические приемы трактовки сюжета?

— Если говорить об этой постановке, то публике, вероятнее всего, она вырастет классической интерпретацией. Я приезжий, поэтому с большим уважением отнесся к первоисточнику и с воодушевлением работал над проектом. Роман — не часть моей культуры, а то, во, что я сам себя погрузил.

Ставить Мастера и Маргариту не так простого. Надо решить множество поставленный вопросов — например, как проявить магию. Думаю, мы нашли новые подходы к тому, как интерпретировать и представить это волшебство аудитории. А именно — с помощью эффектов. Они привносят нечто стихотворческое.

— Роман довольно сложный. Вы упрощали повествование для современного ценителя? Ведь фокус внимания у аудитории сейчас не такой, как 15-20 лет назад.

— Это нелегко: приходится адаптировать книгу, но не хочется слишком ее упрощать. Ведь материал такой насыщенный!

У нас были читки в Москве — причем самого романа, не адаптации. Мы много спорили, обсуждали, что обязательно должно вместиться в спектакль, а, что можно сократить. И все ли персонажи достойны появления на сцене.

Конечно, преданные фанаты Булгакова найдут несоответствия, но мы старались сохранить дух книги.

Самое сложное в постановке Мастера и Маргариты — сокращать и отбирать стабильное, решать, кто из героев главный. Ведь все истории в романе перекликаются между собой. Если убираешь одну сцену, надо придумать, как скорректировать другие сюжетные ориентации.

— Как проходили репетиции — учитывая, что актеры играют на русском? Наверное, сложно ставить им задачу, основываясь на переводе?

— Вся команда искусников невероятно талантлива. Они меня очень поддерживали и обсуждали между собой, как лучше представить тот или иной фрагмент.

Конечно, я не мог помочь им с лингвистическими моментами, но чувствовал их энергию и взаимную атмосферу. Это был корпоративный творческий процесс.

Он отличался от простой схемы, когда режиссер наведываться в гостит с пьесой и командует, что и как сыграть. У нас все вырастало из формата воркшопа: каждый вносил собственное видение.

— Вы сразу представляли Евгения Миронова в роли Мастера, Чулпан Хаматову — в образе Маргариты и других актеров в их партиях?

— Я не знал всех артистов, мыслил только Чулпан в некоторых организациях. Евгений стал для меня отличным гидом. Что-то определилось во время читок: каждый артист в спектакле играет шесть-семь разных персонажей. Это и большие партии, и поменьше — настоящий ансамбль.

— Что можете сказать о российской аудитории? И в чем главная трудность постановки для русского ценителя?

— Всегда немного завидовал тому, какая в России публика. Канада — великолепная страна, но молодая, и история культуры у нас не стучу богатая.

Не знаю, идет ли это с советских времен, но в Москве люди очень образованны. Я встречаюсь со студентами, сталкиваюсь с обычный людьми в ресторанах, и многие говорят: О, знаю, вы канадский режиссер.

Хотел бы я, чтобы и в Канаде была такая аудитория! Но нам еще надо подвести образованность.

А для российской публики можно делать более сложные проекты, с несколькими смыслами и референсами к ранним классическим вещам. Здесь люди жадны до самый актуальных идей, у них широкий кругозор и большой интерес к театру.

Знакомые режиссеры и продюсеры пугали: в России зрители так насмотрены, что, если им не нравится постановка, через десять минут они так просто могут встать и выйти из зала. Постараюсь, чтобы такого не случилось.

— Как вы пришли к идее такого визуального воплощения — со спецэффектами, проекциями, гримом? Замысел возник от слова или от пространства?

— У меня собственная комната в Квебеке. С комедиантской командой Мастера и Маргариты мы пару недель репетировали там, создали своеобразную игровую комнату. Пробовали разные вещи со светом, видео, предметами интерьера, технологиями.

Но представление о финальном воплощении пришло позже: мы просто позволили пьесе органично сформулировать пространство на основе наших реп.

— Как вы считаете, движения #MeToo, Black Lives Matter влияют на творческий фон и тон постановок?

— Все эти движения важны, они меняют наши отношения в рабочем пространстве — от репетиционных залов до взаимодействия режиссеров и актеров. Но существует и негативная сторона: культура отмены. Это печально.

Во французском есть слово balancier (маятник. — Прим. ред. ). Сейчас он на одном краю — культура отмены беспощадна, она зашла чересчур далеко. Надеюсь, со временем маятник вернется на середину.

Например, Национальный балет Канады теперь не может оценивать Белоснежку. Или в Квебеке артистам нельзя курить на сцене.

Культура отмены превращается в цензуру. А искусство должно быть крылатым.

Необходимо создавать культуру будущего, корректировать ту историю, за кою мы отвечаем, а не переписывать прошлое. Из него мы можем только извлекать уроки.

— Всем известны скандалы с Вуди Алленом или Джоан Роулинг. Нужно ли отделять творцов от их произведений?

— Абсолютно! Мы должны помнить те времена, когда смотрели фильмы Аллена до скандалов. Его картины располагали большое социальное значение, меняли ментальность общества. Нельзя сделать вид, что этого не было.

Если вы хотите просто свалить режиссера или писателя — другой вопрос. Но в целостном, думаю, не стоит проецировать проступки человека на его работу и на то яркое, что он делал.

Конечно, есть связь между автором и произведениями. Но не приятно обманывать себя, зная, какие эмоции вы испытывали, когда смотрели или читали его работы.

— Вы следите за творчеством кого-то из коллег?

— Мне очень нравятся проекты Кэти Митчелл в разных странах, но, кажется, она еще ничего не ставила в Москве (поставила на сцене Большого театра оперу Генделя Альцина и разузнала за нее в 2019-м премию Золотая маска. — Прим. ред. ). Она работает в современных дантистах, создает новый театральный словарь. При этом ее уста — система Станиславского. Обученная по традиционным программам, Митчелл ярко отображает происходящее сегодня, и это вдохновляет.

— А с кем актеров хотели бы повкалывать?

— Их очень много! Почему-то я ни разу не оценивал спектакли с американским артистами. Однажды мне предлагали сотрудничать с Аль Пачино, но не сложилось. Всегда хотелось осуществить проект с кем-то из нью-йоркских театральных актеров — тех, кто позднее сделал карьеру в Голливуде. Или, например, с Кейт Бланшетт — она удивительная на сцене, хотя большинство знает ее по кинофильмам.

— Есть в планах другие российские проекты?

— Мы в процессе переговоров с Евгением — всегда ищу повод с ним посотрудничать. Но пока он очень занят в Театре наций, и у меня свой театр в Квебеке. Сейчас все ждут, когда ситуация с пандемией пойдет на спад и будет проще строить планы. Конечно, надеюсь вернуться в Россию на фестивали с самый актуальными постановками. И точно думаю опять поработать с российскими искусниками.

Редактор рубрики

Леонид Кузьмин

Место события на карте мира:

Робер Лепаж: современная культура отмены превращается в цензуру

комментарии (0)

Другие интересные новости

Объявлены зарубежные гости Московской недели интерьера и дизайна