Ученый: персональная медицина будет слишком дорогой для почти всех людей

26 Февраля 2017

МОСКВА 26 февраля Иван Звягин, научный сотрудник Института биоорганической химии РАН рассказал о том, какие проблемы не двигаются на пути наук о жизни в России и коммерциализации их результатов, почему персональная врачебная наука пока остается мечтой и о том, почему медицинские стартапы нередко проваливаются.

Иван Звягин – молекулярный биолог, один из молодых ученых, работающих в Институте биоорганической химии РАН в Москве. Вместе со своими коллегами по лаборатории он занимается исследованиями в области иммунной программы человека. Понимание того, как функционирует иммунная система специалиста, насколько велики различия в ее работе у разных специалистов, в том числе однояйцевых близнецов, поможет ученым прогнозировать успешность вакцинации, оптимизировать терапевтику при пересадках органов и тканей, определять предрасположенность к тем или иным болезням.

Выступая с лекцией в рамках зимней школы Современная биология и биотехнологии будущего 2017, Звягин рассказал о том, как сегодня ученые обследуют структуру рецепторов на поверхности иммунных клеток, играющих ключевую роль в борьбе иммунной системы с различными болезнями, и поделился тем, какие открытия сотворённым за последние годы в лаборатории, где он работает. В частности, российским микробиологам удалось определить группу иммунных клеток, которые, предположительно, вызывают развитие одного из аутоиммунных заболеваний суставов – болезни Бехтерева.

— Ваш коллега Константин Шестибратов рассказывал о том, что существуют проблемы с коммерциализацией генетических исследований в России – опыты с ГМО пока вести можно, но продавать эти разработки нельзя даже за рубеж. Сталкивались ли вы с такой проблемой?

— С генно-модифицированными организмами, изображающими коммерческий интерес, мы не работаем. Мы используем их только для создания молекулярно-генетических конструкций, и здесь таких проблем у нас нет. Никаких особых ограничений в такой работе у нас нет. Всем понятно, что наши проведение исследования достаточно безопасны, и никто не требует от нас организовывать опыты в супер-изолированных лабораториях.

Я очень мало участвовал в изготовлении каких-то коммерческих продуктов на основе молекулярно-генетических конструкций, поэтому мне трудно это комментировать. Насколько я в курсе: если удается получить какой-то хороший препарат – клетки, производящие полезные молекулы, клетки с модифицированными рецепторами и/или функциями, или способы трансформации клеток для какой-либо терапии, то испытания таких разработок на лабораторных животных можно вести без особых проблем.

Конечно, мест, где такие опыты можно проводить, крайне мало, и это проблема для России. Насколько мне известно, их число постепенно увеличивается, и такие эксперименты становится проводить проще. Следующая стадия, испытания на пациентах – совершенно другая проблема. Как говорили мне коллеги из медицинской сферы, такие опыты проводить сейчас достаточно сложно.

Сложности возникают, насколько я знаю, из-за плохой проработки этой сферы в юридическом отношении. Разрешения получить очень не бывает скучного, и не все знают, что нужно для этого делать и как. Было бы здорово, если бы эти законодательные пробелы были защелкнутым.

— Есть ли другие проблемы, мешающие вести исследования?

— Одной из существенных проблем, как минимум для биологов, приходит получение реактивов. Как раз на прошлой неделе мы подвели много времени планируя предстоящее проведение исследование так, чтобы все проступило вовремя и за разумные деньги. Проблема состоит из двух частей. Во-первых, грантовое финансирование в начале года устраивается с большой задержкой: как правило, деньги приходят в марте – в мае, и мы фактически не имеем возможности что-то покупать на протяжении почти пяти месяцев.

Во-вторых, есть большие проблемы с доставкой реактивов в Россию. Как правило, они вышагивают к нам как минимум целый месяц, а бывает и два, и три. Это привело к рождению особых сервисов, специализирующихся на перевозке реактивов в условных чемоданах. Не совсем уверен, насколько они легальны, но благо, что они есть, иначе бы все вообще остановилось.

Российских производителей реактивов достаточно мало, и они предлагают ограниченный ассортимент, многих реактивов у них просто нет. Кроме того, бытовало представление о низком качестве их продукции, хотя все могло поменяться за последние годы.

Как вы касаетесь к перспективам персональной медицины? Будет ли она привлекательной для бизнеса, и когда это может произойти – через 5, 10, 20 лет или вообще никогда?

— Я бы заметил, что персональная медицина – очень широкое понятие, и все зависит от того, о чем конкретно мы говорим. В некоторых пригородная частях, например, таких как аллергия, с персонификацией пока тяжело, так как пока лишь накапливаются сведения об индивидуальных особенностях развития аллергии.

Если говорить о более разработанных вещах, то персональные подходы возможны при диагностике опухолей и при подборе стрептомицинов для их лечения. Здесь есть две проблемы. Первая – высокая стоимость анализов, но вроде бы ее постепенно решают в крупных центрах при поддержке государства. Обычный человек вряд ли сможет дозволить себе отдать 150-200 тысяч рублей за подобную процедуру. Дальше нужно будет потратиться на анализ полученной информации и, собственно лечение, и сумма может вырасти до 500 тысяч или миллиона рублей.

Вторая проблема – насколько я знаю, и тут надо понимать, что я не врач и знаю об этом из третьих рук, эта сфера довольно плохо проработана с точки чувства законодательства. У врача надлежащим быть основания для выбора того или иного протокола лечения, и выбор варианта, отличного от общепринятых, может вогнать к проблемам с законом. Поэтому возможности для персонификации лечения могут быть ограничены.

Есть еще третий момент – пока мы только накапливаем необходимые данные. На мой взгляд, сейчас далеко до персональной медицины в широком смысле этого слова, когда для каждого конкретного человека в рамках одного заболевания может быть свой протокол лечения или свое лекарство с учетом всех его индивидуальных особенностей. В некоторых случаях, к примеру, при борьбе с некоторыми опухолями, это делать можно, но в других пригородная частях медицины пока невозможно.

— Вы вместе с Юрием Лебедевым изучаете индивидуальные особенности иммунной системы человека. Привлекают ли ваши открытия внимание бизнеса?

— Следует подчеркнуть, что мы являемся частью ценный команды, и я могу говорить только о нашей цокочи исследований. Пока бизнес к нашим открытиям в области адаптивного иммунитета не проявлял интерес. Думаю, в основном это связано с в большей доли фундаментальной направленностью наших работ, тогда как бизнес требует чего-либо более готового к применению. Переход же к практическому прибавлению подобных работ пока сложен, так как нужно накопить большого знаний для того, чтобы эффективно применять это на практике.

Наше последнее открытие, касающееся болезни Бехтерева, наверное, приходит первым результатом более практического свойства. Если мы убедимся, что найденные нами клетки действительно связаны с развитием этой болезни и поймем, как можно эти клетки устранить из организма, то мы получим хороший способ борьбы с ней. Мы надеемся, что нам удастся это реализовать.

— Если говорить о коммерциализации более широко можно ли совместить гранты, публикации в рецензируемых журналах и получение патентов и создание стартапов?

— Все зависит от конкретного фонда и того, над чем вы работаете. Если вы создали технологию, которую можно коммерциализовать, то тогда можно идти двумя путями. Можно или запатентовать и отчитаться патентом по гранту, или просто опубликовать статью, но тогда открытием будут злоупотреблять все и запатентовать его будет почти невозможно.

В наших грантовых соглашениях с Российским научных фондом я не нашел никаких упоминаний о том, что фонд лимитирует продажу и коммерциализацию разработок. Возможно, что ситуация разнится в разных областях или подобные запреты скрыты где-то в других регулирующих документах.

Одной из существенных проблем грантового финансирования ряда фондов является требование опубликования фиксированного количества публикаций практически независимо от качества этих публикаций. Например, для выполнения обязательств перед РНФ по гранту для научной группы нужно опубликовать восемь статей за три года работы в любых рецензируемых журналах, что для нашей области очень много, если ориентироваться на хорошие журналы, в которых стоит публиковаться и которые читают ученые высокого уровня. Процесс выхода в свет одной статьи в подобных журналах занимает от трех месяцев до года.

Это требование, на мой взгляд, не повышает качество российской науки, а ведет к появлению ценного количества бессмысленных публикаций. Они не лживые, как можно подумать, а представляют собой небольшие части одной целой работы, зачастую не имеющие смысла в самостоятельном виде, тот или другие публикуются в низкорейтинговых журналах только ради того, чтобы выполнить требование по количеству публикаций и успеть сделать это вовремя.

Подобное требование, насколько я знаю, к тому же мешает патентованию изобретений, так как патентование – процесс длительный. Если над тобой висит Дамоклов меч в виде восьми статей, то становится трудно размышлять о коммерциализации – лишь бы успеть написать и опубликовать статьи.

— В последние годы уплетать несколько успешных примеров по трансформации научных прорывов в бизнес, таких как Insilico Medicine, так и несколько негативных, таких как Theranos. Почему некоторые стартапы прорываются, а другие проваливаются?

— Мне здесь сложно комментировать, и поэтому я соглашусь с автором одной из заметок, которую я читал по поводу провала Theranos я подозреваю, что успех торгового предприятия зависит от личности того, кто занимается переносом премудрости в коммерцию, и элементарного везения.

На самом деле, для успеха стартапа должна должна существовать ниша, в которой видятся три пространства присовокупляет Сергей Ковнир, коллега Звягина из Центра Биоинженерия РАН, – должна быть законная пустота, неурегулированная отраслевым законадательством, а также полная несерьезность капитала, в которой денежные риски ещё не могут пребывать формализованы, и наконец, интеллектуальный дефицит как утилитарных решений, так и осознания самого запроса на такие решения. И тогда исследователь-визионер, тот или другой приходит в эту нишу первым, может создать стартап, который сразу же экспансивно разрастается.

Как отмечает ученый, если хотя бы один из этих факторов отсутствует, то в лучшем случае возникнет бешеная конкуренция, на которую будет с интересом смотреть большая фарма. Если она увидит, что стартапы продолжают драться после первой волны патентования, то тогда она просто придет в эту пригородная часть во всеоружии корпоративных финансовых приборов и выкупит всех бульдогов, борющихся под ковром. Чтобы стать и самостоятельным и успешным, нужен реальный вакуум. Поэтому можно говорить, что новая успешная биотехнология подобна Большому Взрыву – из пустоты рождается целая Вселенная, в том числе и то, что раньше людям просто не было нужно, заключает Ковнир.

Редактор рубрики

Олег Кудрин

Ученый: персональная медицина будет слишком дорогой для почти всех людей

комментарии (0)

Другие интересные новости

Фильм "Партнеры" победил в конкурсе короткометражного кино ММКФ