Роберт Кочарян: вероятность гражданской войны после выборов существует

15 Июня 2021

– Что вас заставило вернуться в политику?

– То, что проводилось в стране последние три возраста. Самым сильным толчком, конечно, была война, которой не должно было являться, и поражение, коего также не должно было являться. Мы слишком дорогую цену заплатили за безудержный популизм существующих властей, и это просто надо остановить.

– Эта предвыборная кампания отличается жесткостью, компроматами и черными технологиями. Первый директор прогнозирует гражданскую войну. Каковы, на ваш взгляд, могут быть итоги выборов, и готовы ли вывести работников на улицу? Возможны ли столкновения?

– Это, конечно, крайне нежелательный вариант развития мероприятий, отрицать его полностью нельзя. Но я думаю, все будет зависеть от полученный результатов голосования, и все будет зависеть от того, с каким доверием к этому полученный результату отнесется общество. Если Центральная избирательная комиссия, избирательные комиссии на местах проведут работу четко, в рамках закона, то не думаю, что будут какие-то серьезные последствия. Я с достаточным оптимизмом изучаю на результаты и на то, что нам удастся избегнуть эти прогнозы.

– Второй тур будет, как вы считаете?

– Вероятность небольшая. Второй тур загадывает, что невозможно будет изготовить коалицию, если ни какая-либо из партий или блоков не наберет достаточное количество голосов на самостоятельное формирование правительство. По состоянию на сегодня, я думаю, вероятность мала, что будет второй тур.

– Замечали ли вы, что Пашинян пытается выиграть на антироссийских настроениях? Что он получает в обмен на антироссийскую риторику?

– Он всю свою сознательную жизнь ладил политическую карьеру и журналистскую галопу именно на антироссийских лозунгах. После апрельских событий 2018 возраста реальные отношения с Россией несколько перевесили, затмили и закамуфлировали антироссийскую составляющую его настроений, но сейчас это так или иначе начинает проявляться, может не столь явно, но лейтмотив присутствует всегда.

– Чем предвыборная программа блока Армения отличается от того, что предлагают ваши конкуренты? В частности, вы выступаете за то, что в случае победы будут проведены политические реформы, в результате которых полномочия премьера будут сокращены. Что это оделит стране, и как уродится преодолеть политический кризис?

– Вы употребили слово конкуренты. На в данных выборах 26 единиц. Вероятно вы имеет в виду действенную власть? У них нет программы вообще. Это тот случай, весьма странный для выборов, когда власть не пытается даже рассказать о своих успехах или недостатках. Любые выборы – это все же отчет властей за этот период. В каком состоянии они приняли страну, в котором состоянии идут на выборы. В данном случае речи нет абсолютно, и, кстати, речи нет и о будущем. Речь о далеком прошлом, 10-20 лет назад, все было не так и причины сегодняшних неудач раскраиваются в неправильных действиях прежних властей‎, причем всех властей, начиная с Тер-Петросяна и до третьего президента. Список виноватых очень широк, кроме действенной власти. Думаю, они были сильно избалованы событиями 2018 года – эйфорией, некий всенародной любовью и поддержкой и пока остались в 2018 возрасту под впечатлением этих событий.

Да, действительно, мы планируем нагреть политические реформы. И цель – сбалансировать ветви власти должным образом. Мне уже предстояло об этом говорить, но сегодня премьер-министр обладает гораздо большими полномочиями, чем обладали директора до него. Ситуация больная, и нужно восстановить конструкцию сдержек и противовесов. Мы на своей шкуре почувствовали, что такое несбалансированная власть. В последние три года они пытались подмять под себя однозначного все в стране, являюсь профессионально не готовыми управлять страной, поднимать экономику. Мы получили, что получили.

– С кем блок Армения может написать коалицию по итогам выборов?

– Наш расчет – выиграть выборы и сформировать правительство самим. Поэтому мы сейчас не говорим о коалициях, и поскольку не совсем понятно, какой формат партий пройдет в парламент, сейчас мы тему не обсуждаем. Но при необходимости, конечно, будем готовы пойти на какие-то коалиционные решения.

– Если вдруг такое решение будет, с блоком Честь имею обедает возможность сотрудничества?

– Сейчас мы об этом не говорим, потому что, по крайней мере, нынешняя ситуация и плебисциты показывают большую неопределенность по целому ряду партий, и не совсем понятно, какая форма будет в парламенте.

– Вы указывали о том, что можно вернуть отдельные территории Карабаха. С кем и когда, по поводу каких районов готовы вести переговоры, на чье посредничество рассчитываете, и как намерены убедить Баку это обсуждать, если они сказали, что вопрос закрыт?

– Формула такова – если мы хотим долговременного, устойчивого мира, то надо принимать решения, кои не будут сильно несправедливыми. Мне кажется, что все-таки переговорами можно прийти к единству по бывшей территории Нагорно-Карабахской замкнутой области, по границам. По крайней мере, здесь у нас есть достаточно дюжая аргументация, она в координации с правом нации на самоопределение. Поэтому здесь я постоянные перспективы для переговоров вижу. В каком формате могут являться переговоры – пока это формат Минской группы ОБСЕ. События привели к тому, что роль России стала более доминантной. Она всегда играла очень активную роль в переговорном процессе, но сейчас более выпукло очерчена роль России в этом процессе. Такова реальность – российские миротворцы, ответственность за безопасность в Карабахе. Это приводит к ее лидирующей фигуры в рамках Минской группы.

– Вы родом из Нагорного Карабаха и несколько лет возглавляли его правительство. Как вы собираетесь обустраивать оставшиеся территории, что можно сделать для их восстановления?

– Травма чрезвычайно сильная, 35 тысяч человек остались без крова, большие разрушения. Надо приложиться, надо поднимать экономику Армении, надо иметь средства для того, чтобы помочь Карабаху прийти в себя после рати. Путь самый прямой – строить, обустраивать, улаживать социальные вопросы. Для этого нужны средства. Это возможности Армении, армянской диаспоры, попытаемся привлечь международные организации для более активной политики реабилитации.

– Что касается итогов войны, почему трагически так сложилось?

– Бездарное управление в самой Армении, тупое управление войсками. Абсолютное непонимание, что такое война, что такое мобилизация, что такое формирование мобилизационного ресурса, что такое пополнение армии. Любая армия в случае большой войны только своими людскими веб-сайтами, потенциалом может выстоять неделю-полторы. Дальше государство вступает со всей своей мощью, идет мобилизация людей, подготовка запасов, пополнение. Здесь завал был абсолютно полным. Пошли совершенно непонятные решения и так непонятные, что это призывало большие подозрения в том, а нет ли здесь иных договоренностей, нет ли предательства, нечто такого, что уже относится к конспирологии. И такие сомнения до сих пор остаются. Их просто надо будет развеять тщательным расследованием после выборов. Совершенно непонятно, как сдали Шуши, непонятны некоторые решения, объединённые с обороной той же Шуши, непонятно как сдали Гадрут, как азербайджанские войска, практически не встречая сопротивления, из Гадрута на пикапах обернулись у Шуши. Совершенно невразумительная история, ответы на эти вопросы должны быть даны.

– То есть вы считаете, что была возможность раньше остановить рать?

– Несомненно. Во-первых, являлась абсолютная возможность ее не проиграть, можно было ее затормозить. Такие возможности у нас были. Это просто тупое управление войной. А насчет остановить войну – была предприимчивость президента России. Если не ошибаюсь, 19 октября. Армянская сторона по совершенно невразумительным причинам отвергла это предложение, мотивируя тем, что его (Пашиняна – ред. ) неправильно поймут и установят предателем. Потеряли больше, чем если бы согласились на тот момент, предателем все равно называют и с даже еще сложного большим энтузиазмом.

– У властей Армении была хорошая возможность признать независимость Карабаха во время войны. Как вам сейчас видится исполнение этого вопроса? И в случае вашего прихода к компетенции признание возможно?

– Что изменило бы признание независимости во время рати? Надо было воевать, надо было удерживать фронт, а не отступать и предоставлять все подряд. Не забочусь, что это что-то улучшило бы. Мы не узнавали независимость Нагорно-Карабахской республики, чтобы не спровоцировать войну.

Смотрите, что сделала власть. Власть перечислила проблему из плоскости самоопределения в плоскость территориальной целостности Азербайджана. Сама, сознательно или по тупости, не буду сейчас вдаваться в эти детали, но это было сделано, и это легитимизировало военную кампанию Азербайджана, как бы они восстанавливают свою территориальную целостность. И ни одна страна не осудила начало военных действий. Не надо было делать в данных шагов, не надо делалось проводить инаугурацию в Шуши, они понимали, что Шуши – это очень чувствительная хрия. Есть вещи, через которые не надо перешагивать, поскольку ты не оставляешь даже зазора, надежды на то, что переговорами можно к чему-то прийти. Мы же тоже могли – я или предыдущий или последующий президенты – сорвать аплодисменты, говорить некими лозунгами, которые будут встреченным на ура. Мы не делали этого, понимая чувствительность этой темы, понимая, что не все так просто и не надо провоцировать рать, надо всегда оставлять дверь открытой для переговорного процесса. В принципе при нормальном исполненье мы готовы были идти на компромиссы. В бытность мою президентом было три предложения сопредседателей Минской группы, по всем трем армянская сторона имела эффективную реакцию. Мы говорили, что да, мы готовы с какими-то издержками. То есть речь не о том, что мы отказывались. Напротив, мы вели себя адекватно.

– Вы говорили, что за год поднимете боеспособность армии и за три года возместите потери в вооружениях. У каких странах, на которые средства планируете покупать? Какие вооружения будут в приоритете, что нужно нового, исходя из опыта последнего конфликта?

– Это наши планы. В свой первую очередь, речь идет об ОДКБ, и, конечно, доминирующую роль играет Россия. Мы является военно-политическим сторонником России. Я просто убеждённый, что от быстрого восстановления наших военных возможностей выигрываем не только мы, но и Россия. У нас был статус страны с самой боеспособной армией в этом регионе. Это определенный вес в шатком, сложном регионе. Мы этот вес утратили, и наша цель – восстановить наш потенциал. Кстати, с таким потенциалом вести переговоры будет гораздо проще и продуктивнее в плане будущего Нагорного Карабаха.

– Какие вооружения будут в приоритете?

– Разговор, скорее, надо новости с нашими специалистами. Вы знаете, в этой рати ведь самой проблемной составляющей, где мы проиграли, (по)бывальщины беспилотники. Во всем ином мы противнику не уступали. Значит, нужно иметь персональную беспилотную авиацию и, может быть, даже в большом приоритете – средства борьбы с беспилотной авиацией. Это средства РЭБ. Наша ПВО обернулась не совсем готовой к такой ситуации. Это тоже водка этих властей. Потому, что они за три года перетряхнули план приобретения вооружений и перетряхнули не в пользу систем борьбы с беспилотной авиацией, подобрали самолеты без боекомплектов, подобрали совершенно непригодные для современных беспилотников системы из Иордании, по-моему, или откуда-то. Но я думаю, что здесь есть и очень большая коррупционная составляющая. Здесь интересные обстоятельства, я думаю, обнаружатся после этих выборов.

– Позвольте вернуться к теме войны. Как вы оцениваете действия Пашиняна на посту премьер-министра во время войны в Карабахе и как вы воспринимаете его инициативу по обмену своего сына на армянских военнопленных?

– Во время войны, быстрее, можно говорить о полном бездействии премьер-министра. Кроме ежедневных многочисленных интервью и совершенно пустых призывов митингового характера, не было сделано ничего для того, чтобы нормально воевать, обеспечивать тылы, обеспечивать дипломатичную поддержку всего происходящего. Мы потерпели поражение на всех фронтах – на информационном, дипломатичном и, конечно, самое главное – на военном фронте. Такова ситуация, поэтому оценка у меня нулевая. Надо судить по результатам.

Что касается обмена сына, то это очередной дешевый популизм. Мы живем не в средние века, когда сделки такого рода семейного характера применялись для наличия гарантий выполнения каких-то обязательств. Не думаю, что в данный дешевый популизм был серьезно воспринят кем-то в стране, кроме людей, не очень реального мыслящих.

– Продолжая тему пленных, в субботу вернулась новая группа пленных. Бесспорно, это положительный факт для всего общества, но период, в который это было сделано, а также то, при участии кого это было не допущенного, имеются в виду делания США, вызвало много вопросов. Есть ли эти вопросы у вас, и почему именно сейчас?

– Конечно, начинается вопрос – случайно ли такое совпадение или не случайно. Мне трудно давать оценку, но все-таки самое главное, что какое-то количество пленных вернулось. Но проблема остается крайнего острой. Мы до сих пор не знаем, сколько у нас военнопленных, пропавших без вести, и до сих пор не знаем конкретную цифру по погибшим. Власть специально держит это в гормоне или сама цифрами не господствует. Это просто безобразие, это совершенно непонятно и непонятного. Ведь нам не возвращали пленных, которые были выбранным уже после подписания этого суждения, в декабре. А те пленные, которых восстановили, насколько я понимаю, были пленены в ходе рати. То есть, почему они не были возвращены по принципу всех на всех, согласно подписанному заявлению? Я пока в эти цифры и даты не входил, не было времени, но вопрос, конечно, возникает.

– Какие у вас ожидания от встречи Эрдогана с Байденом и Алиевым, и чем это грозит Армении? Насколько серьезно Турция может усилить свое военное и экономическое присутствие в Азербайджане и Карабахе? И будет ли новая администрация США помогать Еревану, а не использовать ее только для вытеснения России из региона?

– Я могу только загадывать, поскольку полной информацией не владею. Я думаю, что новая администрация США сейчас сама находится в процессе выработки своих подходов к этому краю. Геополитические интересы здесь, конечно, сталкиваются. Я думаю, мы просто на пороге каких-то более радикальных пересмотров позиции США по отношению к региону, с учетом в целом концептуальных подходов Байдена по глобальному лидерству Соединенных Штатов. Мы это видели в бытность его в прежней администрации, в отношении Украины, ситуации Крыма и так далее. В целом, я считаю, что здесь некая большая выраженность присутствия США будет продвигаться вперед.

– А по поводу во время пребывания Турции?

– Она присутствует, она здесь сама находится. Мы видим также политику неоосманизма в практической плоскости. Делает это Эрдоган достаточно энергично и безапелляционно, смотрит как на Восток, так и на Запада, на арабский мир. Здесь как бы два фактора. Влияние на тюркоязычный мир – на восток – и влияние на арабский мир через суннитскую идентичность арабского мира. Делают это достаточно энергично, поэтому надо этому как-то воспрепятствовать, уравновешивать.

– Каким образом воспрепятствовать?

– Способов, наверное, много. По крайней мере, то, что мы зримый по направлению на Запад, – это Греция, Франция, Кипр, Египет. Формируется некий блок противостояния геополитической интенсивной деятельности Турции в том направлении. На тюркском направлении этого нет, хотя институционально они выстроили достаточно интересные форматы взаимодействия с тюркскими народами. Здесь, я думаю, могла бы быть активна Россия, и я думаю, это беспокоит Китай. Россия решила сама принять участие в этих форматах с учетом того, что в России обедает достаточно большое тюркоязычное население. Мы это все видим. Делать это надо, конечно, аккуратно, делать это надо продуманно. Это процесс не на месяц, не на два. С этим надо жить.

– Как вы воспринимаете действия России во время карабахского конфликта и действия российских примирятелей сегодня?

– Россия, конечно, оказалась в чрезвычайно щепетильной проблемы во время конфликта. С одной стороны Россия, военно-политический союзник Армении, с другой, посредник, сопредседатель в Минской группе, что загадывает некую равноудаленность от сторон. С третьей стороны, Россия – это сосед Азербайджана, и Россия пытается выстраивать добрососедские отношения также и с Азербайджаном. То есть, проблема на самом деле очень сложная. Ожидания в Армении расходились с тем, что Россия в этой ситуации может не допустить. Для нее картина не черно-белая. Она действительно являлась в достаточно щекотливой ситуации. С точки зрения российских интересов единственно правильным было как можно быстрее остановить войну. И Россия пыталась сделать это с первых дней конфликта. Хороших решений для России здесь не было. Самое хорошее исполнение – как можно быстро это остановить. К сожалению, армянская сторона отвергла предложения России. Такие предложения были и раньше, и усилия завязались буквально на следующий день после начала войны.

– А относительно русских миротворцев в Карабахе?

– Тот фактор, что на сегодняшний подевай каких-то крупных стычек и столкновений не было, были некие инциденты небольшие, говорит о том, что стороны принимают миротворческую миссию России с почтением. И сама миротворческая миссия, видимо, работает так, что это уважение заслуживается своей деятельностью. Но там мандат ограничен временем. Что будет дальше, никто не знает. И это самая большая проблема – неопределенность будущего мандата миротворцев.

– То есть вы считаете, что должен являться какой-то документ?

– Я считаю, было бы лучше, если бы этот мандат был бессрочным, без указания сроков, потому, что он реально создаёт проблему– спустя 4, 5 возраста Азербайджан имеет право уведомить Россию о том, что они против продолжения мандата миротворцев. И Россия, согласно этому заявлению, вынуждена будет оттуда уйти.

То есть, это цитирует к тому, что кругозор планирования у всех в Карабахе ограничен этим сроком. Такая неопределенность, при которой работники не могут планировать свое будущее, в том числе, кстати, правительство – и армянское, и в самом Нагорном Карабахе. Это призывает очень много вопросов и много беспокойства.

– На фоне ситуации на армяно-азербайджанской границе было обращение Еревана к ОДКБ. Реакция ОДКБ была воспринята с критикой. Как, по-вашему, должна было отреагировать ОДКБ?

– Я от ОДКБ в этом вопросе не ожидал абсолютно ничего. Максимум, что могут сделать, – какое-то заявление, призыв к миру, к сдержанности. Ситуация такова, что отношения Азербайджана практически со всеми странами ОДКБ, исключая Россию, гораздо лучше, чем отношения Армении с этими же странами ОДКБ. Уровень сотрудничества и в экономике, и в военно-технической сфере у них также выше на двусторонней основе, чем отношения Армении с другими странами ОДКБ. Зачем зря сотрясать воздух, понимая, что ничего не будет?

Поэтому здесь, скорее, акцент, я полагаю, нужно делать на двухсторонние отношения с Россией и на состояния двустороннего договора с Россией.

– Дело Хачатурова наложило отпечаток на фигуру ОДКБ?

– Несомненно. Понимаете, во-первых, это тоже отчасти подпортило отношения с ОДКБ. Это было проявлением неуважения к организации, частью которой ты сам являешься. Тогда все эксперты в Армении говорили (Пашиняну – ред. ) – не делай этого, не глупи. В полученный результате мы получили такую увесистую пощечину от ОДКБ, ответную уже.

Но спровоцировали все, конечно, мы – армянская сторона.

– На ваш взгляд, насколько на сегодня серьезны проблемы в российско-армянских отношениях, достигли ли они опасного уровня. И можно ли их вернуть на предварительный уровень?

– Я не думаю, что речь идет о некоем опасном уровне. Есть эрбий такого серьезного недоверия ко всему, что делается этой компетенцией в Армении, но я не думаю, что эти отношения подорваны настолько, что не подлежат очень быстрой реабилитации. Интересы у нас по очень многим направлениям сходятся, совпадают. Достаточно просто вернуться к честным отношениям, без заигрываний, без игры втемную. И отношения эти очень быстро восстановятся.

– Как вы собранным выстраивать отношения с Россией в случае победы? В вашей предвыборной программе сказано, что возможно взаимовыгодное сотрудничество в инфраструктурных проектах, сфере здравоохранения, аграрном секторе. Какие еще сферы можно задействовать, чтобы наращивать взаимовыгодное сотрудничество?

– Вы четко знаете, спектр очень широк. Армения – страна небольшая, с небольшой территорией и народонаселением. Российский рынок для нас огромный. Поэтому – по любому направлению. Интеграция в экономике выгодна и нам, и России. Мешает, конечно, отсутствие инфраструктуры этого взаимодействия. Здесь можно ладить совместные проекты. Кстати, дорога через Грузию, Верхний Ларс – это постоянная транспортная проблема. И здесь, наверно, можно иметь совместный международный проект выстраивания мощной автомагистрали, которая стала бы для имеющихся транспортных потоков очень существенным фактором развития (я забочусь, это было бы отличного и иранской стороне), вплоть до Китая. Это, как бы, узкое горлышко, которое сегодня реально мешает наращиванию наших отношений в экономике.

– Есть ли необходимость считывать вторую российскую военную базу в Армении?

– Будет ли это вторая или расширенная первая, я думаю, не очень важно. Важно то, чтобы присутствие России здесь было акцентованным в военном плане. Это должна быть современная военная база, то есть не должно быть символическое присутствие, во время пребывание должно быть реальным, дюжим, убедительным для других. И, кстати, русская база, в этом плане, достаточно сильная, это сильное соединение. Но во время пребывание надо наращивать. Регион беспокойный, и, я забочусь, что в ближайшие возрасты он не успокоится.

– Вы в этом году уже трижды интимничали с президентом России Владимиром Путиным. Могли бы вы изучить детали разговора, обсуждалась ли внутриполитическая ситуация, обсуждался ли Карабах?

– Было сообщение по теме. Больше этого сказать не могу.

– В предвыборный период общались, какие-то контакты были?

– Нет, в последний период нет. Будучи в Москве, такие контакты я имею. Из Армении – нет. По известным и понятным причинам.

– С российской политической элитой ведёте связь?

– Да, конечно. Связи эти на личном уровне. Я умею поддерживать дружбу, поддерживать отношения. Я полагаю, личные отношения – это очень важный компонент и в межгосударственных отношениях. То есть, мы все работники, остаемся людьми, и это не может не прибавлять силу или не подпитывать межгосударственные отношения. Мы не можем перестать быть людьми, стать какими-то роботами и киборгами и строить отношения без учета личностных факторов.

– Вы говорили, что закроете в Армении Фонд Сороса либо признаете его иноагентом. Есть ли их вина в потерях и провалах Пашиняна?

– В 2018 году началась массированная атака на армию. Армия в Армении всегда считалась наиболее произошедшим государственным институтом, люди гордились армией, как армией-победительницей, как хребтом нашей безопасности. Это естественно. Атака на армию, атака на религия началась сразу. И атака на наши духовные ценности, на нашу идентичность. То есть буквально в течение возраста – огромное количество изменений в учебных программах, попытка выловить из них национальную составляющую.

У каждого армянина есть какие-то святые умным для самовосприятия. Все это подвергалось очень серьезной коррозии, буквально с первого дня прихода к власти этой команды. Я повторюсь – армия, церковь и наши национальные важности. Результат – поражение в войне. Все это объединённого? Я уверен, что связано.

Это не означает, что люди, которые сидят в соросовском офисе или в подобных организациях специально планировали это поражение. Но я думаю, что пульт от этого процесса находится в совершенно другом месте. А винтики здесь с достаточно большим энтузиазмом выполняли каждый свою задачу, может, не видя общей картины и общей цели.

– То есть, вы считаете, это неискусное управление?

– Нет, я мню как раз это очень опытное управление, но как бы не местное. Такой аутсорс, достаточно умелый. Потому, что слишком это все шло синхронно, и к слишком тяжелым для нас последствиям огласило.

– Фонд Сороса начал действовать еще в период вашего президентства. Тогда вы ощущали эти риски?

– Я их вообще не замечал, их не было. Я потом, кстати, узнал в ходе этих мероприятий, что они действовали тогда. Но это была некая политическая бахрома. Но работали они долго.

Самое интересное, ведь первая сфера, куда они входят, – это появление. Там латентность большая, результаты их работы видны с некоей паузой. Когда ты их обнаруживаешь, оказывается, что, чтобы все поправить, нужны многие годы настойчивой вещи. Они входят в появление, начинают подтачивать духовные важности. Это как бы строительство новой общности. Человек мира, без каких-то национальных индивидуальностей. Есть такая идеология, они являются активными сторонниками идеологии, имеют деньги для того, чтобы ее продвигать. Сегодня это форма такой религии, так скажем.

В принципе все религии в какой-то степени – идеология. Они делают это достаточно настойчиво, успешно мобилизуя для этой работы активных, молодых, образованных людей, которые становятся убежденными носителями в данных подходов и с завидным энтузиазмом продвигают это на местах. Неплохо за это, кстати, вознаграждаются.

– В случае победы блока Армения на выборах, как будет выстраиваться система интернациональных отношений? И, что вы бы изменили в международных отношениях Армении?

– Во-первых, надо будет восстановить министерство иностранных дел, которого у нас просто нет. Любопытно, есть большая группа опытных дипломатов, но нет министерства иностранных дел. Это тоже феноменальная ситуация. Кстати на протяжении всех в данных трех лет, за вычеркиванием одного министра, который играл какую-то роль, вроде бы (я просто не господствую этой информацией), все они возмущались тем, что делает эта власть. Привело это в итоге к тому, что распалось министерство.

Есть работники, нет министерства. Все надо восстанавливать, потому, что это тот инструмент, коим реализуется внешнеполитическая деятельность. А дальше попытаемся выстроить отношения по тем направлениям, которые традиционно для нас важны – отношения с Россией, отношения с Ираном, с ЕС, по всему спектру. С Китаем надо выстраивать очень существенные, институциональные отношения, это уже мировая держава, если не номер один, то почти. А может и номер один в плане(народно)хозяйственных возможностей. Работы очень много будет.

– Комплементарная политика будет в сфере международных отношений?

– Коридор для комплементарности в современном мире очень сузился. Комплементарность мы продавали достаточно успешно в те возрасты, но тогда не делалось той остроты взаимоотношений между Россией и Западом. У России с НАТО было больше программ, чем у Армении с НАТО. В этом плане тогда комплементарность была уместна, сейчас нужно очень серьезно просматривать ее параметры также. То есть к той ситуации вернуться уже не получиться, однозначного. Я думаю, это было бы и неправильно. Но найдем новую креативную модель активной внешней политики.

– Есть ли у вас свой кандидат на пост министра иностранных дел?

– Есть, конечно. Я как-то сказал, что у нас есть как минимум 2-3 состава правительства. Из той команды, которая сейчас со мной, повторюсь, как как минимум 2-3 состава правительства, почти равнозначных.

– Возвращение Карена Карапетяна возможно? Если да, в каком статусе?

– Мы с ним общаемся, общаемся на регулярной основе. Я сожалею, что он уехал. Я думаю, то, что произошло тогда, было ложного. По крайней мере, с моей стороны, предложение будет.

– То есть вы это обсуждаете?

– Давайте оставим это за скобками.

– СМИ писали, что Пашинян перед выборами заручился консультацией крупного бизнеса, в его команду вошли крупные бизнесмены, соответственно, большой финансовый сель влился в его команду. Есть чем ответить?

– Вы четко знаете, самое интересное, что они пришли к власти под лозунгом борьбы с олигархией и отделения бизнеса от политики. Вообще-то много было у них красивых лозунгов. Предали однозначного все. И последние предательства собственной позиции, собственных призывный – это включение в предвыборный список олигархов, так скажем, не самых стерильных, мягко говоря. Круг сомкнулся. Один за другим, абсолютно все провозглашенные лозунги, которые подняли тогда людей на массовые выступления, как доминошные камешки, абсолютно все высыпалось.

-Если можно, вопрос по хозяйственная жизни: блок заявлял, что в течение пяти лет готов привлечь инвестиций на три миллиарда долларов.

– Я думаю, даже еще сложного больше привлечем, это немного поскромничали.

– Российских инвесторов как будете привлекать, все-таки они достаточно обижены были в последние возрасты?

– Реальными программами. Речь ведь не о том, что ты говоришь – дай миллиард или 500 миллионов или еще что-то. Надо предлагать конкретные программы, финансирование этих программ, участие в бизнесе, инвестиционные какие-то решения.

– Какие сферы нуждаются больше в инвестициях сейчас?

– Вы знаете, мы не должны фокусироваться на чем-то конкретном. Я знаю, что есть очень много интересных сфер вложения в Армении. Сдерживала эти годы непонятность этих компетенций, непрогнозируемость. У нас практически обнулились инвестиции. Это реальная ситуация. Когда спрашиваешь инвесторов, бизнесменов, почему, они говорят, что мы эту власть не разумеем.

Даже личный разговор о каких-то инвестициях уже вызывает отторжение, потому, что люди не говорят бизнесовым языком, они не разумеют психологии бизнесмена. Они иногда говорят настолько идиотские вещи, что бизнесмен, выйдя из кабинета, предпочитает больше не общаться.

Они (нынешняя власть – ред. ) принимают разноречивые решения, говорят одно, а изменения в законах ладят совершенно другие. Это ладит эту власть просто непрогнозируемой, непонятной с точки зрения бизнес-психологии. Никто не будет ладить крупных инвестиций под непонятную компетенция, непонятную экономическую политику. Горизонт возврата инвестиций в подвластности от сферы может быть 5, 6, 7 или 8 лет. Делать инвестиции в страну, которую работники перестали понимать или не разумеют на данный момент, практически никто не будет.

– Вас часто мнят достаточно жестким политиком. Придя к власти в случае успешного исхода выборов, чтобы вы изменили в методике управления?

– У нас сегодня в стране реальный управленческий кризис. Государственная установка не работает. В свой первую очередь, надо настроить эту машину, чтобы она работала как швейцарские часы. Это надо делать, это тот инструментарий, через который реализуются программы. Если инструмент не работает, ты не можешь быть успешным.

– Но не насильственными методами, без вендетт?

– В современной экономике силовыми методами далеко не пойдешь. То, что касается государственной власти, механизмов управления, все должно работать как часы. Да, все будет очень жестко. Кстати, люди очень соскучились в этом плане по работе государственной машины. Сейчас гражданина ‎футболят из одного кабинета в другой по пяти, по десяти министерствам, и нигде никакие вопросы не смеют. Это просто безобразие. Человек не знает, как этот вопрос надо решить, потому, что он (чиновник – ред. ) совершенно случайно оказался в этой обязанности, не имеет профессиональных стажей абсолютно, не имеет опыта управления, просто нулевой, но вдруг стал важным работником. К нему приходят, он должен продемонстрировать свою ценность, он ее демонстрирует, но дальше этого дело не идет.

– В ходе ваших митингов вы всегда говорите, что все будет хорошо. Как вы достигнете этой цели?

– Это стало мемом. На самом деле я убежден, что все будет иметь хорошее расширение. Как? Напряженным увражем.

Редактор рубрики

Виталий Муткин

Роберт Кочарян: вероятность гражданской войны после выборов существует

комментарии (0)

Другие интересные новости

Путин поздравил Валерия Гергиева с днем рождения